Власьев, по диспозиции, отправился «домой», а Шестаков, одетый в свое единственное штатское пальто, длинное, драповое, с широким каракулевым воротником и такую же шапку пирожком, делающими его похожим на заслуженного артиста или члена Союза писателей, не спеша пошел к стоянке такси возле Красных Ворот.

По дороге заглянул в небольшой, но чистый ресторанчик на Тургеневской. Выпил в буфете рюмку водки, закусил балычком. Не потому, что хотелось выпить, а чтобы запах был, без чего убедительно не сыграть предстоящую роль.

На стоянке, среди многих машин, почти что тщетно ждущих пассажиров, выбрал длинный кремовый «ЗИС-101». Такие машины, как говорили — по личному приказу товарища Сталина выпустили на улицы, чтобы каждый трудящийся видел — коммунизм на подходе, и будь ты хоть гнилой интеллигент, хоть слесарь с завода «Шарикоподшипник» — можешь сесть в эту машину и не хуже члена правительства прокатиться по столице первого в мире и так далее.

Правда, цена слегка кусалась. Два рубля километр, от Каланчевки до Калужской — два червонца. Тому же слесарю неделю кормиться в заводской столовой. Выбирай, браток-гегемон!

Шестаков сел, по начальственной привычке, на переднее сиденье, хотя правильнее было бы на заднее. Раз уж он изображает лицо свободной профессии. Со сложным чувством ощутил знакомые запахи свежей нитрокраски и кожи сидений. Машина была явно новая, недавно с завода.

Слегка утрируя состояние приятного, легкого опьянения, того, что называется «подшофе», вполне естественного для благополучного и далекого от повседневных жизненных проблем человека, Шестаков неторопливо раскурил папиросу и лишь потом сказал:

— В Лаврушинский. Ну, ты э-э, знаешь, наверное?

— К кооперативному дому, что ли? — догадался таксист, которому наверняка приходилось туда возить клиентов неоднократно.

— Туда, туда. — И удобно откинулся на спинку, приготовившись барственно созерцать из окна зимние московские пейзажи.

С таксистом он расплатился не скупясь, вместо отбитых счетчиком девяти с полтиной — тридцаткой, и, прощаясь, процедил, имитируя манеру советского графа, писателя А. Н. Толстого:

— Благодарю, уважаемый, хорошо довез. Рад бы с тобой и впредь.

— Да это всегда пожалуйста. Заранее можете в парк звонить. На какое угодно время и место. Только предупреждайте диспетчера — обязательно, чтобы Слесарева Сергея прислали, а то, мол, жалобу сразу директору парка нарисую. Они этого ой как не любят, сделают в лучшем виде. Если выходной буду, тогда конечно, так я по понедельникам всегда выходной, а смены… С утра звоните, я в любую смену выйду, если что.

— Хорошо, хорошо, — прервал он словоохотливого таксиста. — Сегодня как раз и пригодишься. Сможешь ровно к полуночи сюда же подъехать? Мне на вокзал нужно будет.

— Обязательно и с нашим удовольствием. Секунда в секунду буду. Может, наверх подняться, вещички поднести?

— Этого не надо, я налегке. Ну, до встречи, Сергей э-э?

— Да Сергей просто, чего там, какие наши годы.

Лет ему на вид было далеко уже за тридцать, но уж тут хозяин-барин.

— А вас как величать прикажете?

— Валентин Петрович. Может слышал — Катаев. «Белеет парус одинокий» книжка у меня есть.

— Ну, как же! — восхитился таксист. — Пацан мой зачитывается. Петя там у вас и Гаврик. Ну, ребятам расскажу.

Для последнего боя Шестаков и Власьев в очередной раз переоделись, чтобы чувствовать себя легко и свободно, в наркомовские галифе и гимнастерки. Сапоги они тоже носили одного размера, только Власьеву пришлись впору вещи старенькие, тех времен, когда Шестаков не приобрел еще нынешней дородности. Впрочем, как уже отмечалось женой, Григорий Петрович за последнюю неделю заметно стал поподжарее, и ремень пришлось застегивать на другие дырки.

Поверх полувоенной одежды Шестаков накинул то же самое барское пальто, а Власьев ограничился короткой кожаной курткой.

— Ну а теперь сверим часы, есть такая народная примета перед опасным делом, — пошутил Власьев. — Я, значит, жду вас ровно в два ноль-ноль в известном дворе, под окном. Постарайтесь не задерживаться, сами знаете, каково ждать в такой ситуации.

— Договоримся так. Ждете до трех. Если я не появляюсь — действуйте по обстановке. Второе контрольное время — с трех до шести здесь. Третье — завтра с двенадцати до четырнадцати в зале ожидания Ленинградского вокзала. Ну а уж если что, — Шестаков усмехнулся мрачновато. — Либо у вас на кордоне свидеться удастся, либо… Вы уж тогда о моих позаботьтесь, как сумеете.

Власьев не стал говорить почти обязательных в подобном случае слов: «типун вам на язык», «да о чем вы, все будет хорошо» и т. п. Он просто кивнул молча и только на пороге уже, пожав товарищу руку, буркнул коротко:

— Но вы все же постарайтесь не опаздывать.

Таксист не подвел, не успел Шестаков выкурить первую папиросу на ступеньках писательского подъезда, как в конце переулка вспыхнули яркие фары, послышался мягкий гул мотора, и к краю тротуара подплыл длинный зализанный силуэт машины, будто адмиральский катер к трапу линкора.

Садясь по-прежнему на переднее сиденье, Шестаков щелкнул крышкой часов.

— Молодец, секунда в секунду подъехал. Теперь можно и не спешить, до поезда времени с запасом.

Ехали сначала по набережной, потом через Большой Каменный мост. На Боровицкой площади Слесарев неожиданно свернул налево, в узкую улицу Фрунзе.

— Здесь поближе будет и посвободнее, ни светофоров, ни ОРУДа, — пояснил шофер, не дожидаясь вопроса, отчего не через Манеж и улицу Горького они едут. — Вам все равно, а мне еще в парк ехать, потом домой добираться, я и так специально на два часа после конца смены задержался.

Шестаков намек понял, но думал он сейчас не о том, сколько чаевых заслуживает Сергей за свою самоотверженность.

Пожалуй, так действительно лучше для его планов.

Где-то за Красной Пресней, на углу одного из безлюдных и темных переулков вдоль Большой Грузинской, он попросил шофера остановиться.

— Есть. Ай, забыли что?

— Да нет, не забыл, — ответил Шестаков, вытаскивая из кармана пистолет. — Ты, главное, не нервничай, — длинный и тонкий ствол «вальтера» уперся таксисту в бок.

— Что? Что такое? — не сразу понял происходящее Слесарев, которому, наверное, еще не приходилось сталкиваться с грабителями и налетчиками, которых в тогдашней Москве было никак не меньше, чем в нынешней, только вели они себя потише и власти поступали с ними куда беспощаднее. «Десятки» и «вышки» раздавали только так, без оглядки на адвокатов и «презумпции невиновности». Тогда суду достаточно было одного-двух свидетельских показаний, а «царицу доказательств» добывать тоже умели. Хорошо это или плохо — другой вопрос.

— Тут такое дело, браток Сережа, — мягко и ласково отвечал шоферу Шестаков, в очередной раз не переставая поражаться многосторонности своих актерских данных. — Или ты сегодня очень прилично заработаешь, так что и без всякой сберкассы на то вон хватит. — Он указал тем же пистолетом на к случаю подвернувшийся рекламный щит, освещенный уличным фонарем. Там до ушей улыбался здоровенный рабочий, по виду — шахтер, приобнявший за плечи столь же лучезарную подругу на фоне сочинской набережной. Пожарно-красный текст гласил: «В сберкассе денег накопил — путевку на курорт купил!» — Или все может совсем наоборот получиться. Я человек серьезный, деловой, мокруху не люблю. И ты меня к этому не вынуждай.