— Том, ты недостаточно отвлекаешь его внимание, — частенько заявлял мне Люк.

— И что прикажешь делать? Может, пусть мою ладонь пожует?

— Насвистывай «Дикси», — предлагал брат, отряхивая землю с брюк.

— Не хватало только, чтобы он принял меня за тюленя.

Люк с удовольствием смотрел, как Цезарь расправляется с куриными косточками, которые на шершавом тигрином языке таяли, словно масло.

— Настоящий царь зверей, — восторженно замечал Люк. — Самый красивый в мире.

— Ну почему «Эссо» не выбрало для своей рекламы какое-нибудь другое животное? — сетовал я. — Например, щенка. Или хомяка.

— Сравнил тоже, — усмехался брат. — Малявки какие-то. Цезарь не позволяет с собой фамильярничать. И мне это нравится. Честно, нравится. Он умеет заставить себя уважать.

А потом «Галф» начал первую в истории Коллетона полномасштабную бензиновую войну. Фергюсон понизил стоимость галлона топлива на десять центов. Отцу ничего не оставалось, как сделать то же самое. Он пускался на любые ухищрения, только бы сохранить автозаправку, но все было напрасно. Ходили слухи, что у Фергюсона есть могущественный покровитель. В итоге цена на галлон бензина упала с тридцати центов до десяти, и банк все же конфисковал «Винго Эссо» за долги. Отец предлагал тигра в качестве платежного средства, но банк зверя не принял. И вновь в стенах дома Винго начались долгие тягостные споры между отцом и матерью. Отцу кое-как удалось выкупить назад те сорок акров земли, но денег на покрытие остальных долгов не было. Мы снова оказались в глубокой финансовой яме, и снова нас спасла рыбацкая удача, сопутствовавшая отцу. Вскоре после того, как у нас отобрали автозаправку, на остров Мелроуз в своем «кадиллаке» пожаловал Рис Ньюбери. Он предложил за остров пятьдесят тысяч долларов наличными — и никаких вопросов с нашей стороны. Отец отказался. Через неделю он узнал, что бензиновую войну конкурента финансировал не кто иной, как Ньюбери.

— Он думал прибрать к рукам мой остров, — горячился отец. — Он и мой бизнес разрушил только из-за этого.

Отец вернулся на реку. Мать стала еще молчаливее и грустнее. Наша семья лишилась «Винго Эссо», зато осталась единственной в Коллетоне семьей, у которой есть домашний тигр, умеющий прыгать через огненное кольцо.

В детстве я тайком наблюдал за родителями, когда в их сражениях наступала передышка и дом наполнялся покоем. Я пытался выяснить, какие злые или добрые силы удерживают их союз, какая нежность или непокорность затаены в глубинах их странной горячей любви друг к другу. Даже в самые скверные моменты их отношений я ощущал между матерью и отцом некие высшие чувства. Однако я никак не мог понять, что же такого мать находила в отце и почему оставалась и правительницей, и узницей в его доме. От родителей исходили настолько противоречивые импульсы, что мне никак не удавалось постичь логику их связи. Я видел, что отец обожает мать, но почему-то постоянно унижает и издевается над ней. Мать ненавидела почти все, что было дорого отцу, но иногда между ними возникали моменты странного согласия, и они смотрели друг на друга с такой страстью, что я, оказавшись невольным свидетелем этого, всегда краснел. Я думал, что сам однажды полюблю женщину; с наслаждением и ужасом я представлял, что где-то в мире живет эта поющая, смеющаяся девочка, которая однажды станет моей женой. В мыслях я рисовал ее образ: танцующая, играющая кокетка, она тоже готовилась к тому торжественному и чудесному моменту, когда мы встретимся и, охваченные общим порывом, признаемся в вечной любви. Какую часть своего отца привнесу я во взрослую жизнь? Какую часть матери? И сколько времени пройдет, прежде чем я, Том Винго, дитя бури, навсегда отучу девочку петь, танцевать и смеяться? Она и не догадывается, каким количеством сомнений и несовершенств будут наполнены мои чувства к ней. Я влюбился в образ этой девочки задолго до того, как она мне встретилась. Она, окруженная невинными радостями детства, росла где-то в Америке и даже не догадывалась об уготованной ей участи. Она не знала, что ей предстоит столкнуться с парнем, который всю жизнь будет пытаться понять, каковы они — ощущения любви, как проявляются между двумя людьми, как любить без гнева, страданий и крови. Мне было тринадцать, когда я решил, что эта удивительная девочка заслуживает лучшей доли.

Во время этих долгих размышлений я часто вспоминал одну историю. Отец иногда рассказывал ее за штурвалом лодки, держа курс на волноломы, за которыми начинался Атлантический океан. И всякий раз лицо его выражало радость, а в голосе звучал восторг. Речь шла о первой встрече моих родителей в Атланте… Отец — тогда молоденький лейтенант — впервые получил увольнительную в город. Мать в то время работала продавщицей детской одежды в универмаге Дэвисона на Пичтри-стрит[115]. Атланта была для отца чужим городом, и ему хотелось познакомиться с местной девушкой. Какой-то парикмахер обмолвился, что самые лучшие девушки на всем американском Юге гуляют по Пичтри-стрит. Форма военного летчика сидела на отце ладно; в нем было обаяние, присущее молодым мужчинам, готовящимся отправиться на войну. Мать он заприметил, когда та выходила из универмага после окончания смены. В руках мать держала продуктовый пакет и красную дамскую сумочку. Отец уверял нас, что никогда в жизни не видел такой прекрасной девушки. Так вот, эта девушка, ни о чем не подозревая, пересекла улицу и направилась к автобусной остановке. Отец двинулся следом, думая, как заговорить с ней. В общении с противоположным полом отец был стеснительным, но в тот момент испугался, что подъедет автобус, незнакомка исчезнет и он не успеет сказать ей, насколько она красива, и узнать ее имя. И тогда, набравшись смелости, отец подошел, представился и сообщил, что служит в ВВС Соединенных Штатов, сейчас находится в увольнении и будет очень признателен, если она согласится погулять с ним по городу. Наша будущая мать, не обращая на него внимания, молча высматривала автобус. В отчаянии отец заявил, что считает ее поведение непатриотичным, что через год-другой он отправится на войну, где его, скорее всего, убьют, но он готов принять такую судьбу, если незнакомка позволит пригласить ее на обед. Отец шутил и делал все, чтобы ее рассмешить. Представлялся младшим братом Эррола Флинна[116], сочинял, что его отец владеет универмагом Дэвисона, сожалел о том, что не идет дождь, а то бы он с радостью бросил свой плащ в лужу, чтобы прекрасная незнакомка смогла пройти, не замочив ног. Показался автобус, а отец продолжал болтать. Как и всякая правильно воспитанная южная девушка, мать по-прежнему игнорировала разговорчивого парня, однако отец заметил, что заинтересовал ее. Тогда он вынул из заднего кармана письмо от своей матери и объявил, что это рекомендации от президента Франклина Рузвельта, подтверждающие, что лейтенант Генри Винго обладает надежным характером и ему может доверять любая американка, в особенности — самая красивая девушка, когда-либо ходившая по Пичтри-стрит. Автобус остановился и открыл двери. Мать покраснела, поднялась в салон и купила билет, даже не оглянувшись. Затем заняла свободное место у открытого окна. Отец стоял под окном и умолял ее продиктовать свой номер телефона. Мать задумчиво улыбалась. Автобус медленно тронулся. Отец затрусил следом. Водитель переключился на вторую скорость. Никогда больше отец не бегал с такой быстротой, как в тот день. Однако автобус набирал обороты. Отец стал отставать. Он уже не видел девушку, но не сдавался и продолжал преследование. Автобус удалялся, когда мать вдруг высунулась из окна и прокричала свои первые слова, обращенные к отцу: