Громко свисти, на манер снегиря!

Сейчас он ясно чувствовал цену того кровавого копошения, в котором современный мир — включая и самого Андрея Николаевича Шинкарева — каждый день зарабатывает свои тридцать сребреников.

«Но ведь смерть Сереги — настоящая смерть».

Мимо гостиницы «Москва» Андрей прошел к метро «Лубянка». Где сейчас Патриция, он не знал. И никто не знал — пропала куда-то, как в воду канула.

Спустя еще неделю

В северной стране Финляндии, в чистенькой загородной клинике сидела молодая женщина, одетая в легкий серый свитер, закрывающий горло, и такие же легкие серые брюки. Свой длинный плащ она повесила на спинку стула. У нее было загорелое лицо, короткие черные волосы, серо-голубые глаза и ярко накрашенные губы. Напротив, за столом, устроилась молодая финка в костюме салатного цвета и такой же шапочке. Она говорила на школьном английском, тщательно произнося каждое слово:

— Результаты теста позитивные. Поздравляю вас, мадам. У вас будет ребенок.

— Спасибо, доктор.

Женщина поднялась и вышла в коридор, а гинеколог продолжала заполнять карточку. В графе «Potilas» («Пациент» (финск.)) она поставила: «rouva Patricia Johnson, Yhdysvallat» ( Госпожа Патриция Джонсон, Соединенные Штаты Америки (финск.)).

Накинув плащ, беременная госпожа Джонсон вышла на улицу и огляделась. Неподалеку стоял серебристо-серый «Мерседес-А», арендованный у «Хертца» — круглый, словно колобок. За рулем сидел загорелый широкоплечий китаец.

— Куда едем? — спросил водитель, когда Патриция села в машину.

— В Вантаа.

— В аэропорт? Летишь на Кипр?

Женщина молча кивнула. Начался дождь. Дворники смахивали воду с ветрового стекла, за машинами, с шипеньем идущими на обгон, тянулись длинные хвосты брызг. Шоссе постепенно втягивалось в город, раскинувшийся вокруг острого лютеранского шпиля, смутно видневшегося в дождевом тумане. Туман был подкрашен цветами осени. За желтой листвой шиповника, растущего на разделительной полосе, мелькнула освещенная заправка «Кезойл», отсвечивая на мокром асфальте, и снова поплыли аккуратные дома, темные скалы, ярко-желтые клены, размытые в дождевой пелене.

— Я вот думаю, какого хрена ты забралась в эту дыру? Спрятаться можно и в другом месте.

— Где, например?

— Ну, не знаю... в Испании. И клиники там неплохие.

— Ты что, не понял?

— Ближе к Эндрю? Поедешь к нему?

— Нет, — ответила Крыса, — не сейчас. Может быть, позже.

— «Хочешь поймать, сначала отпусти?» — процитировал китаец одну из стратагем Сунт-Цзы.

Патриция ничего не ответила. Она включила приемник и слушала, чуть склонив голову набок, попыталась вникнуть в финские новости, в тревожную, необычно-торопливую речь диктора. Затем поменяла настройку, разыскивая англоязычную станцию. Наконец нашла, вслушалась, прикусив губу, выглянула в окно. Заметила очередную заправку — в кафе мерцал экран телевизора.

— Быстро туда!! Сворачивай!

— Что? — Водитель не слушал радио и потому недоуменно повернулся к пассажирке.

Ты что, con (Козел (фр.)), не понял?! — прорычала та. — Быстро туда, я кому сказала!

* * *

В петербургской конторе «Лимассол инвестментс Лтд» шел разговор о поставке солдат в далекую тропическую страну. Обсуждение было предварительным и неофициальным, потому проводилось в узком кругу. Присутствовали директор Геннадий Сергеевич, секьюрити-менеджер Лазаренко, представитель головной конторы Костас Димитриадис и эксперт Андрей Николаевич Шинкарев. Андрей только закончил объяснение по схемам, набросанным в блокноте после разговора с Элизабет, когда в кабинет заглянула секретарша Оля.

— Что тебе? — недовольно обернулся директор.

— Геннадий Сергеевич, включайте «Новости»! Там такое... такое...

* * *

В боковом корпусе Шаолиньского монастыря в позе «лотоса» сидел пожилой китаец — Ши-фу. Уже несколько часов он был погружен в глубокую медитацию. По дорожке, ведущей от главного корпуса, послышались шаги, затем у входа раздалось деликатное покашливанье. Господин Ли Ван Вэй открыл глаза — перед ним стоял молодой послушник. С вежливым поклоном послушник извинился за то, что прервал занятие уважаемого Мастера, затем передал срочное приглашение настоятеля. Только в комнате настоятеля имелся телевизор.

* * *

Элизабет Холленфилд шла по улице Нью-Йорка, направляясь во Всемирный торговый центр, где располагался офис МММ. Над ее головой в ярко-голубое небо уходила квадратная белая башня небоскреба. Она уже собиралась войти внутрь, когда двухмоторный «Боинг», накренившись, быстро подлетел к башне и каким-то до странности обычным, нереально будничным образом исчез в ней, оставив в стенах черную прорезь — круглую в центре и узкую по бокам, где прошли крылья. С противоположной стороны небоскреба вырвался огненный шар. Оставляя за собой дымные хвосты, посыпались обломки стен...

* * *

Патриция, забыв обо всем, вперилась в экран. Из узких окон башни вырывались косые струи дыма; в разбитых окнах виднелись фигурки людей, которые крутили белыми тряпками — то ли призывая спасателей, то ли прощаясь со всеми. Время от времени очередная фигурка, не выдержав страшного жара, срывалась и летела с трехсотметровой высоты.

— О mon Dieu! Nick ta mere! О mon Dieu! (О, Боже мой! Е.. твою мать! О, Боже мой! (фр.)) — стонала Крыса, до посинения стиснув пальцы одной руки в кулаке другой. — Что же это, Чен?! Твари, подонки! Ублюдки тупорылые!

Крыса разрыдалась, по лицу текла тушь с ресниц. На экране частые ребра вдруг перестали быть вертикальными, показались странно-косыми, а кубическая вершина небоскреба начала проседать, одновременно заваливаясь набок. Из-под разлома выкатился оранжевый вал пламени. Качнувшись, серебристый трубчатый шпиль сначала медленно, потом все быстрее пошел вниз, исчезая в клубящемся дыму...

* * *

В питерской конторе «Лимассол инвестментс» трое мужчин смотрели новости. Тяжелая бурая пелена сгустилась над скопищем кубических и островерхих вершин Манхеттэна, грузно выступающих на передний план и призрачно сереющих в разрывах дыма и пыли.

— Американская трагедия, — заметил Шинкарев.

— Трагедия значит «песня козла», — ответил Костас. — По-нашему, по-гречески.

Со стаканом коньяка в руке киприот сидел, свободно откинувшись на спинку дивана, закинув ноги на директорский стол.

— Это точно, что козла, — откликнулся Геннадий Сергеевич.

А на экране бежали по улицам все вместе: разжиревшие полицейские, холеные яппи, русские эмигранты, присягнувшие Большому Баксу, американские девки с именами, отсутствующими в святцах — все эти Шании, Аиши, Шакиры... «О, my God!» — орала толстая негритянка, приседая и хлопая себя по ляжкам.