Именно при Трусевиче революционному терроризму был нанесен сильнейший удар, что дало возможность премьеру проводить политику реформ в обстановке стабильности.

Характерной чертой Трусевича была смелость в отстаивании собственного мнения и отсутствие сервилизма в отношениях с начальством.

Понятно, что Курлов не мог оставить настолько неудобного человека во главе Департамента полиции и, менее чем через три месяца после своего прихода в МВД добился через Дедюлина смещения Трусевича (которому в утешение было пожаловано звание сенатора). Руководить политической полицией вместо него поставили бесцветного Нила Петровича Зуева, который послушно выполнял все указания шефа жандармов и не имел собственного мнения ни по одному серьёзному вопросу.

Для Столыпина это был не только сильный удар из-за потери доверенного человека в МВД, но и показатель того, насколько упало его влияние – премьер и министр внутренних дел не мог отстоять даже своих наиболее преданных соратников.

Возглавляя расследование, Трусевич действовал с не меньшим профессионализмом и смелостью, чем ранее в прокуратуре и МВД. Он хотел, прежде всего, собрать как можно больше фактического материала для суда над ответственными за убийство премьера (о его собственных выводах ниже). Суд так и не состоялся, поэтому «вихрь предположений» не улёгся и до нашего времени.

Но, во всяком случае, из этого вихря можно уверенно исключить версию, ставшую официальной после вынесенного военно-окружным судом приговора Богрову: о том, что добросовестный агент охранки был запуган террористами и сначала пытался убить Кулябко, а потом принуждён был стрелять в Столыпина. Натянутость и неубедительность официальной версии, отсутствие в ней элементарной логики была очевидна современникам. Как и очевидно им было и то, что убийство Столыпина таило в себе множество загадок. Характерна оценка, данная выдающимся философом и публицистом Струве этому покушению, так не похожему на классические акты революционного террора:«… общество в данном случае не только не сочувствовало убийству, оно абсолютно не понимало его. Это был какой-то «технический акт», бессмысленно непонятный, какое-то загадочное происшествие, ключ к которому недоступен сознанию. Вот почему в обществе почти ожесточённо спорят на тему о том, чем же был на самом деле Богров, «охранником» или „революционером“».

Понятно, почему официальная трактовка о причастности анархистов к убийству Столыпина была так выгодна многим высшим должностным лицам империи – она минимизировала вину властей и снимала подозрения о причастности к покушению охранки. Но разоблачается эта версия без особого труда.

Сначала немного о сути сказанного Богровым в суде и на последнем допросе. Уже после революции в советской печати появились воспоминания киевских анархистов. Из них следовало, что Богров действительно подозревался некоторыми соратниками в работе на охранку. Но в этом ничего экстраординарного не было. В революционной среде трудно было найти хоть одного революционера, в отношении которого в условиях общей истерической шпиономании после разоблачения «азефовщины» не высказывались подозрения. Зная нравы анархистов, можно быть уверенным, что если бы подозрения в отношении Богрова были по-настоящему серьёзными, то всё закончилось бы очень быстро и просто.

Что касается упомянутого на суде прихода анархиста, требовавшего от Богрова совершения террористического акта с целью реабилитации, то в 1926 году бывший видный киевский анархист Петр Лятковский в журнале «Каторга и ссылка» рассказал, как всё обстояло на самом деле. Он встретился с Богровым ещё в марте 1911 года и никаких требований о реабилитации и совершении террористического акта не выдвигал. Процитируем слова Лятковского, сказанные Богрову: «…ни я, ни мои т.т. (товарищи. – Авт.) от него не требуют реабилитации». А вот что думал Лятковский весной 1911 года о подозрениях в отношении Богрова, высказывавшихся отдельными арестованными революционерами: «Предполагать всё возможно, но, не имея данных, обвинять недопустимо».

Богров сам начал жаловаться Лятковскому на беспочвенные подозрения в отношении него и спрашивал, как он может с себя их снять. И именно Богров первый заговорил о возможности убийства Столыпина на предстоящих осенью торжествах: «Николай – игрушка в руках Столыпина… Лучше убить Столыпина. Благодаря его политике задушена революция и наступила реакция».

Лятковский не принял всерьёз сказанное Богровым, и больше ни он, ни другие киевские анархисты с Богровым не встречались.

Понятно, что Лятковский был искренен – лгать ему во время появления публикации не имело никакого смысла. Таким образом, можно констатировать, что Богров совершенно исказил содержание разговора и никаких угроз в его адрес не звучало. Что же касается высказанной им мысли об убийстве Столыпина, то она имела общий характер. Да и кто тогда из анархистов не говорил, что хорошо бы убить премьера? Лятковский и воспринял слова Богрова как пустую браваду, вскоре забыв о них…

Кто и для чего инициировал изменение показаний «Аленского», мы можем утверждать уверенно из-за допущенного Департаментом полиции в спешке откровенного ляпа.

Богров до 9 сентября ни слова не говорил о том, что он совершил покушение из-за боязни разоблачения со стороны революционеров. Однако уже 4 сентября в популярной газете «Современное слово» появилась неподписанная заметка (сразу же перепечатанная многими другими изданиями) следующего содержания: «Киев, 4 сентября. Главная цель производящегося следствия выяснить, действовал ли Богров совершенно самостоятельно или по поручению революционной организации. Относительно истинной роли, которую играл Богров, здесь все более склоняются к мнению, что он был настоящим непритворным агентом охраны, пока революционеры не начали его серьёзно подозревать. Дальнейшая гипотеза такова: организация, к которой в целях сыска принадлежал Богров, предложила ему альтернативу – либо убить премьера и тем самым доказать вздорность относительно его сомнений, либо самому быть убитым за сношения с охраной. Богров выбрал первое».

Заявление Богрова на суде было полной неожиданностью для всех присутствующих. Настолько, что Иванов счёл необходимым его передопросить уже после вынесения приговора (на допросе Богров повторил сказанное ранее на заседании суда), что являлось крайне необычным в жандармской практике.

И вот, за пять дней до заседания суда, газета со ссылкой на анонимные источники абсолютно точно излагает ещё не оглашенную новую версию показаний Богрова! Почти дословно рассказывает о том, чего Богров ещё не говорил! Можно ли сомневаться, откуда и с какой целью было инспирировано появление данного материала (кстати, МВД имело специальный секретный фонд для работы с прессой)? Видимо охранники, стремясь быстрей снять с себя ответственность за покушение, поторопились с размещением материала.

Показательно также, что никто не бросился искать упомянутых на суде анархо-коммунистов, которые, как следует из выступления Богрова, непосредственно виновны в покушении на главу правительства. Ведь в случае ареста (а сделать это было нетрудно), их показания начисто разрушили бы официальную версию.