- Погоди, - ему пришлось вернуться в дом, благо в шкафу нашелся запас старых свечей. - Держись за мной и... молись.

- Не умею, - свечу Йонас взял. Зажег от угля в камине, который вытащил пальцами.

- Что ты за жрец такой?

- Хреновый... я вообще это сразу говорил, но кто ж меня услышит.

В тоннеле пламя слегка присело, растеклось по воску. Но не погасло, уже хорошо. Когда-то на полке у двери хранились лампы, но то ли убраны были за не надобностью, то ли сворованы, ныне полку покрывал толстый слой грязи.

Идти было недалеко. Почему-то не отпускало ощущение, что за ними все еще наблюдают, но Кирис отмахнулся: этак недолго и паранойю заработать.

- Мне здесь не нравится, - мальчишка держал свечу ровно, не обращая внимания на воск, заливающий пальцы.

- Тебе не больно?

- А? Нет... я не очень хорошо чувствую боль. У меня вообще с чувствами как-то сложно.

Кирис поверил.

То, что дверь приоткрыта, он понял по запаху. Вниз проникала смесь ароматов, заставившая желудок болезненно сжаться. Жареное мясо. Острый соус. Ваниль...

- Я есть хочу, - жалобно произнес мальчишка. - Может... побыстрее. А то заметят если, то накажут... сидеть еще и без ужина совсем неохота.

Кирис кивнул и добавил.

- Если вдруг... я принесу. Что ты любишь?

- Все люблю. Я неприхотливый, - он почесал ухо и смахнул с пальцев застывший воск. - Я... в принципе, если еда есть, то хорошо. Но мясо лучше всего... сырое... то есть, не совсем, чтобы сырое, но... в общем, бабка думает, что если меня поить молоком и кашами, то я избавлюсь от дурных привычек.

Странный рецепт.

Но Кирис кивнул: мясо, так мясо. Он и сам надеялся, что их возвращение не то, чтобы вовсе останется незамеченным - он все же не был настолько наивен, скорее, что заметят его далеко не сразу.

Есть хотелось.

И переодеться.

Грязная одежда приклеилась к коже, а вот о том, как выглядят ноги, он вообще старался не думать.

Дверь отворилась беззвучно. Выходила она, как ни странно, на кухню, в один из нескольких погребов, где одуряюще пахло копченостями. И мальчишка, не удержавшись - Кирис его понимал - сдернул тонкую палку вяленой колбасы. Разломав ее пополам, он протянул кусок Кирису.

- Ешь, пока... тут хорошо, и Йорга не ругается. Она... ей кажется, что я значу больше, чем это есть на самом деле. В ней сильна кровь. А вот в ее племяннице крови не было. Дурь одна. Говорила, что меня любит, но с папашей переспала. Какая это любовь? - Йонас, окончательно утратив прежний лоск, говорил с набитым ртом, поэтому часть слов приходилось угадывать. - Но я ее не убивал.

Он проглотил недожеванный комок и добавил:

- Надеюсь.

Кирис тоже очень надеялся, хотя... следовало признать, что, будь мальчишка виновен, все бы упростилось. Никаких заговоров, никакой политики даже в отдаленном будущем, одно маленькое семейное сумасшествие. В старых семьях и не такое случается.

Йонаса даже не казнят - запрут в отдаленном поместье вместе с такими вот... неудачными детьми высоких браков. Накачают зельями, может, личность попытаются исправить. Ходили слухи, что ведутся и такие работы, но созданные ментальные заклятья в большинстве своем оказывались несовершенными и вместо исправления просто-напросто стирали память.

Если повезет, только память.

- Думаешь, что лучше бы это и вправду я? - Йонас вытер грязные пальцы о не менее грязную рубашку и, примерившись, отхватил кусок окорока. Оказывается, древний ритуальный нож и с ветчиной справлялся неплохо.

- Думаю.

- Хочешь, сознаюсь?

- Зачем?

- Всем станет проще. Мне тоже. Я думал об этом. Вешать не станут. Зелья... разум не поймет, что одурманен. Если до того не понимал, то и потом тоже. Зато никаких сомнений, никаких метаний. Спокойное существование. Чем не мечта?

Кирис выругался.

- Это ты зря... ты просто не понимаешь.

Он и вправду не понимал, а потому присел на камень, которым придавливали мясные заготовки, сказал:

- А как же мертвые?

- Найдут себе другого судью... только... что потом с моей душой станет? Думаете, он разозлится?

- Кто?

Колбаса была вкусной. Высушенной почти до деревянной твердости, сдобренной диким чесноком и острыми приправами, а потому жгучая и в то же время сладковатая. Окорок оказался не хуже.

- Джар, - мальчишка озирался. Кусок колбасы он спрятал под рубашку. Ветчину, разделив на тонкие полоски, запихал в карманы. - Даже люди злятся, когда кто-то отказывается от их подарка, что уж о богах говорить... и не смотри, обыскивать точно не станут, а взаперти лучше с колбасой, чем без.

В этом имелась толика здравого смысла.

Кирис икнул.

И... подумал, что идти все-таки придется. Остаток жизни среди колбас не проведешь. Да и дверь на кухню рядом, вон, виднеется светлым пятном. Два шага и толкнуть.

А дальше что?

Мар потребует отчета.

Лгать?

Сказать правду?

- Что, шея чешется? - поинтересовался мальчишка. - Это предчувствие... на тебе уже метка появилась.

- Завещание пора писать?

Руку от шеи Кирис убрал. Вряд ли его собираются удушить. Скорее всего яд... или револьвер? Весьма удобное оружие, безликое по сути своей.

- Поздновато. Здесь все равно от твоих бумаг останется пепел... на всякий случай. Папаша не любит сюрпризов, а так... мало ли что ты мог написать?

Действительно, мало ли что.

- Дожевал? - поинтересовался Кирис, вставая. И мальчишка кивнул. - Главное... меня во всем обвиняй. У тебя был приступ, а я воспользовался. И ты ничего не помнишь. Как из дому ушел, помнишь, а потом очнулся уже в доме смотрителя. И как очнулся, так мы и пришли.

Поверят ли?

Вряд ли, но вид сделают, поддерживая чужую игру. Что ж, все лучше, чем ничего.

- А знаешь... - мальчишка прикрыл глаза. - Тут убивают кого-то...

Договаривал он уже в спину.

- Да не спеши ты так... уже все...

...она лежала у основания лестницы.

Она лежала, широко раскинув руки, и белое платье выглядело резким белым же пятном. Оно было ярче свечей и даже светильника, который лениво, тяжело вспыхнул, повинуясь движению Маровой руки. Стало быть, не так грозна буря, как нам пытаются представить?

- Эйта милосердная, - прошептала Лайма, отступая к стене. Она пятилась и пятилась, глядя на собственные руки, измазанные в чем-то алом.

Кровь.