Джим негромко проговорил:

– То, как адвокаты Питера пытались тебя унизить, было ужасно. Ты могла бы еще подать на Питера в суд за оскорбление личности.

У Флоренс щипало глаза от усталости. Речи адвокатов вспоминались с ужасом. Она вообще с трудом могла вспоминать о четырех днях судебного процесса – например, о первом выступлении защитника Питера, который целых пять минут описывал, как жалко и тоскливо протекает жизнь Флоренс среди людей.

– Конец моим мучениям. – Она допила остатки джина. – Пожалуй, не стоило мне этого делать. Жаль, что до такого дошло.

– Да ты что, Фло! – искренне изумился Джим. – Как ты можешь так говорить!

– Это унизительно. – Флоренс с удивлением уставилась на опустевший стакан. – Они добились того, что я выглядела такой… такой жалкой. Я так себя не чувствовала с тех времен, когда…

«Со времен Дейзи».

– Дай-ка я тебе кое-что напомню, Фло, – покачал головой Джим. – Ты хотела доказать свою правоту. Ты хотела показать им, что они не имеют права помыкать тобой. Эксплуатировать тебя.

– Да. Да… Наверное, так. Я теперь уже не в силах вспомнить, чего я хотела. – Она озадаченно потерла лоб ладонью. – Питер… Они с Джорджем пытались от меня избавиться. А ведь я лучше их обоих. И я не знала, что мне делать.

– Ты могла вернуться из Флоренции сюда.

– И чем тут заниматься?

– Фло, ты только что выиграла дело по иску о плагиате. В решении суда сказано, что ты написала крутейший бестселлер о Ренессансе. Студенты приезжают в институт Курто со всего света, чтобы услышать твои лекции. На твой курс записалось на шестьдесят процентов больше студентов, чем в то время, когда ты пришла к нам работать.

Флоренс пожала плечами.

– Ты написала еще три книги. Ты… ты будешь востребована. Привыкай к этому. Прекрати считать себя изгоем.

– Ладно. Конечно. Просто…

Джим заботливо спросил:

– Просто что?

Флоренс подняла голову и увидела, что Джим смотрит на нее добрыми серыми глазами. И она подумала о том, как хорошо его знает и как же ей повезло, что посреди всего, всего этого, у нее есть друг. Единственный друг.

Дело в том, что она хранила в особой сумке носовой платок, оставленный Питером Коннолли в ее квартире. И листки дневника, где было написано о том, чем они занимались. Она нашла их в одной из рукописей, которая до сих пор находилась у Питера. Нашла и забрала. И то, что она рассказывала коллегам, и записки, которые писала ему… А чашку, из которой он пил, она никогда не мыла и тоже хранила в этой сумке. Клочок розовой бумаги, приклеенный к холодильнику, и флаер – приглашение на совместную лекцию профессоров Коннолли и Винтер. Когда Флоренс видела их фамилии, написанные рядом, она долго ощущала сладкую дрожь – даже после того, как бумага потускнела и потрескалась на флорентийском солнце.

Флоренс всегда всем говорила, что ей безразлично мнение окружающих. Она и Дейзи говорила, что ей безразличны записочки, которые та оставляла на ее кровати, и осиное гнездо, и постоянные щипки и синяки, достававшиеся ей от сестрицы; все остальные их словно не замечали. Только раз она не выдержала и пожаловалась маме, прокравшись тайком в кухню, когда Дейзи гуляла с Уилбуром. По ее чумазому лицу текли безмолвные слезы. А мама поцеловала ее и сказала: «Фло, ты должна научиться ладить с другими людьми, птичка моя. Или давай сдачи».

Флоренс застыла с открытым ртом. Она много чего хотела рассказать матери, но была чересчур напугана. «Если я начну давать ей сдачи, она меня, чего доброго, убьет».

Флоренс предпочитала замыкаться, уходить в свой мир. А кто ей мог помочь в этом мире, кто мог за нее заступиться, кто ее послушает? Она сожгла мосты в отношениях со всеми, кроме Джима. И чувствовала, как сама тянет на себя дверцу мышеловки, внутрь которой отступает. Она так долго жила в своем собственном мире, что теперь уже сомневалась, сможет ли жить где-то еще.

В раздумья вмешался Джим:

– Чем теперь займешься?

Флоренс кашлянула и постаралась придать голосу деловой тон:

– Думаю на следующей неделе вернуться во Флоренцию. Надо продолжить кое-какую работу. Написать статью об отношениях между Лоренцо де Медичи и Гоццоли для гарвардского журнала. С акцентом на то, как Гоццоли создавал публичный образ Медичи… не только за счет фресок, а… – Она заметила, что Джим смотрит на нее несколько недоумевающе, и прервала рассказ. – В общем, мне надо работать.

– А как насчет людей с телевидения?

– О, я думаю, они просто проявили любезность, или ты так не считаешь?

– Они не в благотворительной организации состоят. Тебе стоило бы им позвонить.

– Слушай, Джим, – сказала Флоренс, желая сменить тему разговора. – Спасибо тебе. Спасибо за все, что ты для меня сделал в последние месяцы. Не знаю, что со мной стало бы без тебя. Наверное, я сошла бы с ума. И за то, что разрешил у тебя пожить, спасибо. По счастью, Амна не против того, что я у вас поселилась и шастаю по дому.

Джим рассмеялся.

– Да уж, вряд ли ее это удручает.

– Когда она возвращается?

Джим что-то говорил насчет поездки Амны в Стамбул на конференцию, но конференции не длятся по целому месяцу. Флоренс была так занята своими делами, что только теперь до нее до шло: такое долгое отсутствие необычно.

– Ну… она вернулась. Пару недель назад, на самом деле.

Джим кивнул и уставился на свой стакан.

– Вернулась? – переспросила Флоренс. – И где же она?

Неужели все эти дни Амна завтракала вместе с ними, по вечерам делилась сплетнями научного мира, готовила пасту в кухне, – а она ее попросту не замечала, настолько погрузилась в свои дела?

– Флоренс, мы расстались.

– Кто?

– Господи, ну сосредоточься!.. Мы с Амной. – Джим сокрушенно покачал головой.

– Я понятия не имела…

– Ты не спрашивала.

– Мог бы сказать. – Флоренс стало не по себе. – Я бы не стала у вас жить, если бы…

Джим засмеялся.

– Как викторианская девственница? Ты считаешь, что нам неприлично оставаться в доме вдвоем в отсутствие Амны в качестве твоей компаньонки?

– Не смейся надо мной, – покраснев, пробормотала Флоренс.

– Я не смеюсь, прости. – Милое пожилое лицо Джима стало серьезным. – Я ее почти не видел. Она отсутствовала дома три недели из четырех. А мой дом слишком велик для одного человека, который ждет, когда второй человек вернется домой. И… конечно, ничего удивительного… у нее есть другой.

– О… О господи. – Флоренс порывисто положила руку поверх руки Джима, которой он сжимал стакан. – Я и не догадывалась… Мне очень жаль. У меня такое чувство, что я не была тебе другом, пока все это происходило, а ты был… – Ей снова захотелось плакать, и она до боли вцепилась пальцами в ногу выше колена.