общения, допустим, в работе плечом к плечу – я не знаю. Но у меня в мозгу, будто из каких-то его туманных глубин, медленно и робко выплыло сначала расплывчатое предположение, которое совсем скоро материализовалось в вполне конкретное подозрение: свояченица Рычковых! Да, та самая девица с какой-то странной сыпью на лице, с которой я впервые познакомился три года назад в их квартире и даже подозревал в краже писем моей заочной подружки из далёкого Ельца. Сейчас она уже совсем другая, похорошела и лицом, и фигуркой, и уже давно и Рычковы, и мои родители вроде бы в шутку величают нас женихом и невестой. А однажды и отец, будучи в некотором подпитии и испытующе глянув на меня, неожиданно заявил:

– А ведь мы с Рычковыми сговариваем вас с их свояченицей!

Но мама тут же сердито отреагировала:

– Мели Емеля – твоя неделя! Ему учиться ещё надо, какие там сговоры…

Отец скептически хмыкнул и не стал продолжать тему. А я, как и мама, тоже подумал: а мне это надо? Тем более, что я по-прежнему часто ходил по вечерам играть в домино со стариками. И лишь потому, что там была Надя. Мы всё также почти не общались, но она, как и раньше, тянет меня к себе каким-то волшебным своим магнитом. Чувствуешь её рядом, слышишь её смех и мягкий шепоток с подругой, видишь хоть краем глаз её тяжелую косу, перекинутую через плечо на грудь, и лукавые искорки в её очах, и на душе становится легче, исчезает чувство одиночества. Так какая ещё там свояченица?

Все эти мои размышления, в конце концов, материализовались в конкретную цель: я окончательно решил, что буду поступать только в Ворошиловский пединститут. И девятого июля, в субботу, отправил туда документы. И никому из друзей не сказал об этом ни слова. Даже Васылю, хотя он часто почему-то спрашивал меня об этом. Но я молчал как партизан. И почти совсем перестал ходить играть в домино. На работе мне предоставили отпуск, и я плотно сел за учебники. А 26 июля, во вторник, пришёл ответ из пединститута: приёмные экзамены начинаются с 10 августа.

«4 августа 1955 года, четверг: Вчера последний раз играли в домино со стариками: дядя Миша, Семён Караванов и мы с Васылём. Отыгрались за всё: счёт 7:5 в нашу пользу. Завтра еду в 4 часа 30 минут в пединститут»

И вот последние мои записи в дневнике на эту тему:

«23 августа 1955 года, вторник: Экзамены сдал на стипендию. Принят. Занятия с 1 сентября. Сейчас пойду рассчитываться…»

«25 августа 1955 года, четверг: Вчера вечером выпили с отцом и Васькой. Последний раз. Потом играли в домино с девчатами. Все уже знали о моём поступлении. Похвастался сам: сочинение написал на „четыре“, литературу тоже сдал на „четыре“, географию на „пять“, английский на „четыре“, историю на „пять“. Таким образом набрал 22 балла из 25 возможных. Стипендия и общежитие есть…»

В общем, простился со всеми своими друзьями и девчонками-подружками, как в песне Тухманова «Из вагантов»: мол, вспоминайте иногда вашего студента. Хотя тогда ещё я об этой песне и слыхом не слыхал…

7

Нас, парней с первого курса литфака, было совсем ничего. Двое, Лёвка Севастьянов и Адольф Смирнов, но мы его между собой называли Алик (в те, ещё недолгие послевоенные годы, у моего поколения ещё была крепкая антипатия к этому «фюреровскому» имени), жили в городе, остальных троих, иногородних, как и меня, поселили не куда-нибудь, а в женское общежитие первокурсников напротив городского универмага. А сам институт, основной корпус, находился в старом здании, ещё дореволюционной постройки, строгом и красивом. А в его дворе всё время стояла чёрная чешская «Шкода» воздушного охлаждения и, видимо, ещё довоенного производства. Она принадлежала директору института, но за полтора года, которые я провёл там, я ни разу не видел эту машину в движении.

Сразу оговорюсь, в этом институте я провёл всего полтора учебных года. Честно скажу, что ни грамма нет сожалений, что я так рано покинул этот институт. Наоборот, убеждён, что очень вовремя это сделал. Как и в том, что время, проведённое в его стенах, оказалось для меня чрезвычайно полезным. И этому, конечно, в большой степени способствовали и очень насыщенный учебный процесс, и, особенно, эрудиция, квалификация и опыт преподавательского состава, основное ядро которого, как я уже не единожды оговаривался выше, состояло из преподавательских кадров старой ленинградской школы, прибывших на Восток из блокадного города во время войны. Взять хотя бы Сердобинцева, который читал нам лекции по старославянскому языку и современному русскому, а также и по введению в языкознание, просто удивительной науке. Его лекции я слушал чуть ли не с открытым ртом. Великолепное знание предмета и завораживающее волшебство изложения материала безраздельно увлекали слушателей в бездонные смысловые и исторические глубины безбрежного океана Великого русского языка. До сих пор и без какого-либо усилия над памятью я вижу этого удивительного человека за институтской кафедрой с поднятым вверх указательным пальцем и произносящим свою коронную фразу, подчёркнуто нажимая на звуки «о»: «Так вот оно что! Так вот оно откуда пошло!»

Или вот другой такой же волшебник лекционного искусства – психолог Василий Иванович: экзамен ему можно было сдавать, даже предварительно ни разу не заглядывая в учебник. Его удивительные лекции прочно впитывались памятью почти дословно, и чтобы воспроизвести их чуть ли не дословно, надо было только прочитать поставленный в билете вопрос. Сам однажды в этом лично убедился и получил в зачётку «отлично» за его подписью. За эти три семестра я прослушал и другие увлекательные курсы: диалектологии, латинского языка, античной, древнерусской и зарубежной литературы Средних веков. Настоящим откровением для меня оказались изумительные просто лекции по введению в литературоведение, где я впервые услышал об архитектуре построения литературных произведений и о необходимом родственном согласии их формы и содержания. И многое отложилось в памяти на всю мою жизнь, сделав её более осмысленной и целеустремлённой. Не знаю, что и как преподают сейчас в наших педагогических институтах, но я до сих пор благодарю свою судьбу, подарившую мне эти три полновесных семестра.

Благодарен я судьбе и за то, что окружила меня на этот период хорошими друзьями. Все трое, которые жили в одной комнате со мной, были из Спасска-Дальнего: Толя Суслов, Толя Гордиевский и Никита Маленков. Оба Анатолия были в одной группе со мной на литфаке, а Никита, или Микиша, как мы называли его по-домашнему, был первокурсником на