Но отец ещё работал на руднике, а брат ходил в школу. А у родителей к табунку пёстрых кур добавилась ещё и дойная корова. Но как раз, наверное, эти самые ежедневные заботы, в том числе и по уходу за больной мамой, да парное молоко и мои любимые яйца всмятку от домашних кур, считай, всего за три месяца и меня самого излечили от надоедного гастрита. Правда, в отдельных случаях в последующие годы ещё вспыхивали кратковременные рецидивы – жизнь ведь ещё долго была холостяцкая да кочевая – по палаткам да общежитиям, но я уже знал, как с ними справляться.

Почти до самого лета я не только усиленно откармливался под чутким приглядом медленно выздоравливающей мамы, но и искал какую-нибудь работу, связанную со школой. Но найти что-либо стоящее в конце учебного года оказалось бесперспективным делом. И на будущее ничего конкретного не обещали. И друзей почти не осталось: кто служил в армии, кто работал в горе, а кто вообще уже уехал. Сидел дома, хандра одолевала, книги валились из рук. И стыдно было мне, взрослому уже парню, сидеть на шее у родителей как какой-то убогий калик. На рудник идти не хотелось, ведь возвращаться – плохая примета. Да и неловко как-то. Правда, ещё когда я был в институте, мне пришёл ответ на мой запрос из Москвы из Литературного института имени Горького, в котором извещалось, что для поступления туда нужно пройти обязательно творческий конкурс. Но для этого надо было изобразить на бумаге что-нибудь вразумительное в любом из литературных жанров. Сразу по возвращении домой я взялся за это дело, решил написать хотя бы пару рассказов или небольшую повесть. Однако совсем скоро убедился, что и эта благая затея на данный момент была просто безнадёжна. Все начатые опусы получались наивными и неуклюжими, как по форме, так и по содержанию. Вдруг меня как обухом по голове ошарашило открытие, что я совсем ещё не знаю жизни, что не столько по книжкам она познаётся, сколько по непосредственному пребыванию в её бурно кипящем котле. Как-то попалась на глаза записанная в моём дневнике знаменитая цитата из текстов одного из моих самых любимых писателей – Алексея Николаевича Толстого: «Писатели всегда должны галлюцинировать, т. е. научиться видеть то, что вы описываете. Чем отчётливее вы будете видеть призраки вашей фантазии, тем точнее и вернее будет язык вашего произведения». Но тут же подумалось, чтобы успешно «галлюцинировать» и видеть призраки своих фантазий, нужно обладать опытом жизни в самой гуще людей и во всех её проявлениях и неожиданных поворотах. И тут же появляется запись восточной мудрости: «Капля – это ничто, её легко может развеять ветер и высушить солнце. Но когда она падает в море, она уже не капля, она уже море. И нет такой силы, которая могла бы сокрушить её».

А ведь твой опыт – это и есть то самое море, которое тебя самого может из мизерной капли превратить в могучую волну, для которой нет никаких преград. Но ещё это море – не что иное, как твоя личная семья, если она удачно сложится. Она тоже может превратить тебя из слабенькой капельки в вполне успешного и удачливого человека. А у тебя, кроме пожилых уже родителей и малолетнего братишки, больше никого и нет.

Все эти раздрайные мысли стали особенно одолевать меня после неожиданных встреч в Кавалерове, куда я время от времени выезжал по разным делам, благо, что теперь туда постоянно курсировал рейсовый автобус. Вот очередные записи:

«21 марта 1957 года, четверг: Вчера видел в Кавалерово Людку Полякову из нашего класса. Живёт в Лифутдзине. Разговорились о ребятах, девчатах наших. Стёпка Карчевский, оказывается, женился, и уже дети есть. Юрка Кампаев учился в каком-то московском институте, но его оттуда не то выгнали, не то он сам ушёл. Сейчас работает в райкоме ВЛКСМ, заведует каким-то отделом. Надо к нему забежать. Он, Людка говорит, был в Москве женат, но развёлся и сейчас холостяк. Крымова и Постоева давно замужем, и по двое детей у каждой. В Лифутдзине, говорит, никто из девчат ещё не замужем, и она тоже. Чувствует моё сердце, что из всех ребят наших я один только не пробовал ещё семейной жизни. Она порассказала столько всякой всячины на эту тему, что мне самому и прямо сейчас захотелось жениться на ней самой, но она, к счастью, вряд ли придерживается такого же мнения. Была на курсах минералогии, кончила курсы бухгалтеров, сейчас ищет работу…»

Вот когда меня впервые проняло. А ведь ещё год назад, когда был в институте на первом курсе, была у меня чуть ли не настоящая любовь с однокурсницей с литфака Валей Гуляренко, родом из Ружино. Но с вешними водами и любовь ушла – позвал её школьный друг Виктор Кузьменко, студент с судостроительного в ДВПИ. А что удивительного? Уже 22-й год пошёл, пора и о создании собственной семьи подумать. А тут всё ещё полный раздрай в голове.

И на следующий день ещё один камушек всё в тот же огород:

«22 марта 1957 года, пятница: Умер Иван Кузьмич Азовцев. Мы с ним вместе работали. Жаль старика, хороший человек был. А тебя, охломон несчастный, кто пожалеет, случись что? Кроме отца и мамы, да братишки, и некому больше…»

В начале апреля попал в Кавалерово на митинг комсомольцев, призывающий на целину. Там встретился и с Юркой Кампаевым, да в суете митинговой перебросились только парой слов. Сказал, что на самом юге Приморья, недалеко от легендарного озера Хасан, создаётся овцеводческий (?) совхоз «Тальминский», и только в одном Кавалеровском районе (он к тому времени уже выделился из Тетюхинского в самостоятельный) уже записалось почти 150 молодых ребят и девчат. Будут, мол, отбирать только достойных – тоже конкурс своего рода. У меня тоже, было, шевельнулась мыслишка: а не поехать ли туда и самому? Да Бог миловал и своей дланью отвёл меня и от этой беды: всего немного лет прошло, и рухнул этот совхоз, а люди, которых отбирали вроде бы среди лучших, разбежались из него, бросив на произвол судьбы все эти новенькие, прямо с иголочки, постройки жилья и производственных помещений. Почти лет двадцать спустя, когда я работал в том Хасанском районе редактором районной газеты «Приморец», мне удалось ещё увидеть остатки этих «исторических» развалин. Я никогда не был овцеводом, и об этой отрасли животноводства имею самое приблизительное представление, но до сих пор безнадёжно ломаю свою седую уже голову над единственным вопросом: а у кого же из