– Чёр-р-рт… чёрт, чёрт! – наконец, выругался Лазарев. – Нет предела свинству человеческому! Миша, ну что ты молчишь? Что будем делать?!

– Не знаю. – жёстко выговорил Иверзнев. – Право, не знаю, какой план здесь возможен. Надеюсь, все понимают, что взывать к совести этого мерзавца бессмысленно?

Лазарев, Антип и Ефим ответили нестройным хором:

– Разумеется!

– Оно само собой…

– Лучше бы без разговору в рыло дать!

– Молчи насчёт рыла-то… – сердито посоветовал Лазарев Ефиму. – Мало тебя драли?.. Плохо то, что и мы с Мишей так же бесправны здесь, как и каторжане. Да ещё умудрились настроить этого ревнителя законов против себя… Недальновидно поступили, нечего сказать.

– Вася, он всё равно не стал бы нас слушать. – хмуро заметил Иверзнев. – Помнишь историю с кольцом твоей супруги? Ещё тогда было ясно, что для господина Тимаева не только совесть, но даже простой здравый смысл ничего не значат. Он здесь царь и бог… а мы – просто подчинённые. А я ещё и поднадзорный. Бессмысленно. Незачем и пробовать.

Ефим вдруг стремительным прыжком взвился на ноги.

– Василь Петрович! Ну, сами ж видите, что по-другому никак! Сами ж говорите, что слов не поймёт, и совести нету! Так что ж ещё остаётся-то?!

– Ефим, Ефим, это ты к чему?.. – Лазарев даже слегка испугался.

– Да к тому, что надо ж делать что-то! Вот ей-богу, ночью в дом к нему пролезу – да железами по башке, а там уж…

– Сядь, бестолковщина. – перебил брата Антип. Он даже не поднял головы, но Ефим сразу же опустился на место.

– Спасибо, Антип Прокопьич. – глухо сказала Устинья, отворачиваясь к горящему закатным золотом окну. – И что б я без тебя делала с этим атаманом разбойным …

– А ты молчи, не то прибью! – рявкнул Ефим. – Может, скажешь, что делать, разумная наша?

– Не скажу. Не знаю. – Устинья, повернувшись к мужу спиной, укладывала Танюшку в люльку. – Только, коли начальника железами уходишь, всем нам хуже окажется.

– Ефим, Устинья права. – заметил Лазарев. – В противном случае я бы и сам с превеликим удовольствием… каким-нибудь шкворнем! Вот жаль, что давеча мужики скобой не попали!

Ефим мрачно покосился на инженера, но вслух ничего не сказал и, засопев, отвернулся в угол. Сквозь зубы сказал:

– Устька, может, ты барина траванёшь чем? Аль вы, Михайла Николаич? Вон ведь, полны полки…

Устинья в сердцах сплюнула, всплеснула руками, повернулась к Иверзневу – но увидела на лице доктора такое мечтательное выражение, что, несмотря на серьёзность ситуации, улыбнулась.

– Ефим, и не соблазняй. – поймав взгляд своей помощницы, как можно суровее сказал тот. – В душегубы, к сожалению, никак не гожусь. И Устинью в грех не вгоняй. Нет, здесь надо по-другому…

– Как, Миша, как?! – почти с раздражением перебил его Лазарев. – Ничего другого в голову и не лезет! Да и не стоит этот сукин сын…

– Ефим Прокопьич, чтоб тебе пусто было… – послышался вдруг сиплый от слёз голос, и все взгляды обратились на Василису.

– Пошто влез-то? Пошто помешал? Ведь дела-то на одну минутку было… Я ведь всю жизнь через эту красотищу терплю! И за какой только грех она мне послана… Ведь и барин прежний… и в тюрьме… и на этапе… продыху же нет! Будь она, анафема, проклята! Барин, Михайла Николаевич, ножа дайте! Я сама, всё сама, я смогу, сумею! За миг единый! И всё! Всё, всё! – Васёна вымученно улыбнулась и обвела всю компанию расширенными глазами. Но, к её крайнему изумлению, никто не поддержал это замечательное предложение. Устинья зажмурилась, словно от острой боли, и только резко махнула рукой. Ефим, процедив сквозь зубы что-то непечатное, отвернулся к стене. Отвели глаза и Иверзнев с Лазаревым, – причём последний выругался не тише Ефима.

– Васёнка, уймись. – вдруг спокойно и почти добродушно сказал Антип. – Ничего я тебе резать не дам: грех это. Господь сотворил – не нам портить. Молодец Ефимка, что вовремя доспел. А коль этак всё повернулось – стало быть, уходить нам с тобой надо.

В маленькой комнате воцарилась мёртвая тишина. Камнем застыла возле люльки Устинья. На лице Иверзнева появилось странное выражение – казалось, он не верит своим ушам. Василиса, покачнувшись, рухнула на лавку, замотала головой, словно отмахиваясь от чего-то неотвратимого, страшного. Золотой луч переполз с пола на стену, и в комнате потемнело. За окном кто-то надрывно орал: «Ипа-ат! Ипа-ат! Топора неси!»

С порога резко поднялся Ефим. Не поднимая взгляда, отрывисто сказал:

– На два слова бы, братка.

Антип тоже встал. Вдвоём братья Силины вышли в сени, и тяжёлая дверь со захлопнулась за ними. Беззвучно ахнув, Устинья метнулась было следом, но сильная рука Иверзнева перехватила её запястье.

– Что ты в голову взял? – спросил Ефим сразу же, как они оказались на больничном дворе. – Не ты ль говорил, что нипочём отседова не побежишь? Что ни к чему по свету без пути таскаться? Что помереть легче, чем в бродяги записаться?.. – Антип молчал, и Ефим повысил голос. – Да что ты молчишь-то, орясина?! Нам с тобой меньше года в железах проходить осталось! Аль забыл, как меня убить грозился, когда я с завода подорвал? Ну – вспомни!

Антип чуть заметно усмехнулся. Негромко спросил:

– Нешто по-другому можно теперь? Сам разумей…

Ефим зло, не глядя на брата, потребовал:

– Вот ты мне забожись! Вот прямо как на духу забожись! Что люба тебе эта Васёнка! Коль правда это – слова боле не скажу! Побежим хоть сейчас! Ну? Говори, анафема! Люба она тебе?! Больше люба, чем…

Договорить он не смог: огромная, каменная от мозолей рука брата преспокойно запечатала ему рот. Ефим задохнулся от возмущения, вырвался, замахнулся. Со всей силы ударил кулаком по стене лазарета. Полетели щепки, труха, что-то грохнуло под крышей. Из-под выступающего стропила выпал и, пролетев в полувершке от головы Ефима, упал в траву ржавый штырь фунтов на шесть. Вслед за ним, панически пища, вылетела чета воробьёв.

– Гнездо потревожил, глянь! – упрекнул Антип. – Там у них всё аккурат на этом гвозде держалось… Теперь, поди, и яйца бросят! Ты хоть бы по деревам молотил, коль дурь распирает…

Ефим молчал, тяжело дыша. Сплюнув в пыль, упрямо сказал:

– Зубы мне не заговаривай, братка. Люба она тебе, аль нет?! Говори! Посмотрю, как мне в глаза брехать станешь!

– Не много ль чести-то тебе будет? – Антип осторожно подсовывал ржавую железку на место, отмахиваясь от суматошно носящихся над ним воробьёв. – Да не мешайте вы, бестолочи! Сейчас поправим всё… Вот ведь птица дурная, хужей курицы!.. Ты мне, Ефимка, допроса-то не чини: экое начальство сыскалось! А понимай то, что я Васёну замуж звал. Стало быть, ответ за неё держу.

– Да что ж это такое, силы небесные?! – тихо и яростно спросил Ефим, глядя в вечернее небо, где уже робко, по одной начинали теплиться первые звёзды. – Антип, ты в уме, аль нет?! Она ведь тебе не жёнка покудова! Закона не примали! Что ж ты, дух нечистый, творишь-то?..