доказательства. Так появился военный дневник Бах-Зелевского за 1941–1945 гг., аутентичность которого до сего дня остается предметом споров (Дневник карателя…, 2021: 94–95). Первая его часть, согласно записям, была окончена в ночь с 28 на 29 ноября 1942 г. (с. 258), вторая охватывает период до 22 января 1945 г. включительно (с. 374). Согласно показаниям самого Бах-Зелевского, с 1945 до 1950 г. рукописные тетради дневника находились в тайнике, откуда были им извлечены в неудовлетворительном состоянии, побудив его изготовить машинописные копии. В 1953 г. эти копии он отправил в Федеральный архив в Кобленце, куда через пару лет поступил на хранение плохо сохранившийся подлинник второй части журнала за период с мая 1943 г. по январь 1945 г. Куда делась первая оригинальная часть ежедневника – с июня 1941 г. по ноябрь 1942 г., – так и осталось неизвестным. По мнению экспертов, вторая часть дневника была подправлена автором уже в 1944 г., когда состояние Восточного фронта заставляло многих высокопоставленных лиц Германии задуматься над своей судьбой. Более ранняя часть, содержавшая, видимо, самые искренние размышления о происходящем, была переписана в начале 1950-х годов, а оригинал ее предположительно был уничтожен во избежание проблем с правосудием.

В структурном плане военный журнал Бах-Зелевского состоит из трех частей:

• первая включает в себя фрагменты переписки с женой, заметки личного плана, размышления о своей жизни и службе, о войне, о своих взглядах на религию, о противнике, о международном положении; фрагменты личной переписки между Бах-Зелевским и Гиммлером, а также германскими военачальниками;

• вторая – самая большая часть дневника – состоит из оперативно-служебных документов (сводки и донесения); предложений по вопросам, касавшимся использования частей СС и полиции в борьбе с партизанами; отчетов Бах-Зелевского о проведении антипартизанских операций в Белоруссии, на Украине и в Европе; личных приказов Гиммлера, направленных Бах-Зелевскому, приказов о назначении Бах-Зелевского на командные должности и подчинение ему соответствующих частей и соединений войск СС; сообщений и фрагментов документов об использовании коллаборационистов – украинских полицейских, батальона СС «Дружина» В.В. Гиль-Родионова (Жуков, Ковтун, 2019), штурмовой бригады СС «РОНА» Б.В. Каминского, польских полицейских, эстонской бригады СС, добровольцев 1-й мотопехотной бригады СС; фрагментов доклада Бах-Зелевского о генерале А.А. Власове; немецких пропагандистских материалов; переводов трофейных партизанских документов, захваченных во время операций в Белоруссии;

• третья часть включает в себя событийную информацию – о встречах с командующими вермахта, руководителями СС, СД, полиции порядка, представителями различных нацистских ведомств; совещаниях по подготовке и проведению боевых операций и обеспечению войск.

Возникает закономерный вопрос: насколько такому источнику можно доверять? «Анализ спорных фрагментов журнала показывает, – поясняют составители и переводчик в предисловии, – что большинство из них вполне сочетаются с другими источниками, введенными в научный оборот. Информация в дневнике, и в том числе о Варшавском восстании[286], не входит в противоречие с этими документами (Варшавское восстание…, 2007), а, наоборот, дополняет их, расширяя наше представление о событиях, произошедших на оккупированных территориях СССР и Польши» (Дневник карателя…, 2021: 94). Ценные сведения касаются прежде всего истории борьбы с партизанским движением, так как материалы штаба начальника соединений по борьбе с «бандами» в конце войны были эвакуированы из Восточной Пруссии в Зальцбург и вместе с другими документами уничтожены там до того, как в город вошли американские войска.

Уникальность даже искаженного поздней правкой источника состоит еще и в том, что это чуть ли не единственный дневник, затрагивающий проблему массового уничтожения мирного населения[287]. Это не военные дневники, примеров которым можно привести массу, а именно «дневник карателя», причем не простого исполнителя, лишь подчиняющегося приказам вышестоящих, а человека, вполне осознающего смысл своих действий, более того – идеологически и карьеристски мотивированного на создание системы уничтожения[288]. Внесенная автором правка сама по себе является ценным источником, позволяющим установить немаловажные психологические особенности убийцы, раскаяние которого – не более чем хладнокровно рассчитанная игра.

Философ-теоретик или писатель, рассуждающий в своих текстах о необходимости истребления кого-либо, вовсе не обязательно кровожадны в обыденной жизни. Для «кабинетного убийцы» – человека, составляющего или визирующего приказы, в результате которых запускается в действие машинерия смерти, – за буквами вовсе не обязательно стоят реальные люди, обрекаемые им на уничтожение. Напротив, усидчивый исполнитель, оказавшийся на ключевой должности, может превратиться в безжалостного убийцу (Корнешов, 1987)[289]. Автор дневника не был «кабинетным убийцей», он не только планировал, но и участвовал в уничтожении людей различными способами[290].

* * *

В обширной вступительной статье Д.А. Жуков и И.И. Ковтун достаточно подробно представляют российскому читателю биографию автора дневника и верно отмечают, что самоидентификация Бах-Зелевского «заключалась в добровольном переустройстве собственной личности в соответствии с канонами германского национализма и расовой теории» (Дневник карателя…, 2021: 12). Прагматично и методично он шел к этой цели, конструируя нужный ему образ идеального национал-социалиста и солдата[291].

В письме от 29 октября 1940 г. он подробно рассказал Гиммлеру, как усиленно исследовал собственную генеалогию, отыскав в итоге доказательства тевтонского происхождения своих предков. Фамилия кашубского происхождения с «неудобным» славянским звучанием Желевский/Зелевский была заменена на фон дем Бах, однако после войны в целях самосохранения снова возвращена к Бах-Зелевскому. Крещенный в католичество, он, нарушив последнюю волю отца, уходит в протестантизм, чтобы заключить брак с настоящей немкой (брак с «мамочкой», как он называет жену в дневнике, принесет ему шестеро детей). После войны он вернется в католицизм, в 1947 г. обвенчается с женой по латинскому обряду, чтобы устроить одного из своих сыновей в приходскую школу, но незадолго до смерти вновь перейдет в лютеранство. Не удивительно, что в записях 1941–1945 гг. практически отсутствуют размышления на религиозные темы. На вероисповедания и церковную принадлежность он смотрел утилитарно.

Вместе с тем на страницах дневника перед нами предстает образцовый семьянин, даже в самых тяжелых условиях всегда помнивший дни рождения и события жизни членов семьи: «Так как сегодня у мамочки день рождения, я пью после ужина с Глобочником, Фегеляйном, Гизе, майором Кляйном и др. полученное от вермахта шампанское» (с. 148). Переписка с женой и отношения с ней буквально сошли со страниц немецкого сентиментального романа XVIII в. с его неизменными добродетелями и чрезмерным морализаторством: «В конце моего первого письма я хотел бы еще раз поблагодарить тебя за твою любовь и преданность во время моей болезни. Клянусь вечно любить тебя. Твой папочка!» (с. 201). Первая же запись в дневнике – описание семейного праздника и сцены прощания детей с отцом. В большинстве случаев записи на семейные темы сопровождались либо воспоминаниями собственного детства: «Насколько прекрасна их юность в нашем замечательном ухоженном доме, чем моя тяжелая юность! Чтобы у молодежи было лучшее будущее, чем