совсем как-то неприятно. Я сказал, что подумаю насчет двадцатки, и побежал прочь из офиса. Слишком много впечатлений за один день.

Ну Олег потом сделал свою заморозку, да. А вот Лешу вскоре завалили прямо на даче в Юкках. Из люгера. Редкое оружие. Потом выяснилось, что это его компаньон заказал. Слишком большая была рентабельность. Слишком. Потом завалили компаньона. А вот торговая марка осталась и завод по-прежнему работает. Чтобы делать деньги, молодые бычки вовсе не нужны.

ОТЦЫ И ДЕТИ

Поп был как поп. Только пил много. Ну что значит много? У каждого ведь своя норма, да? Ну вот так бывает: все после литра уже совсем никакие, встал там, типа отлить пошел, а тут ноги оказываются кредитные. Вроде свои, а нет — какой-то внутренний пристав отправил постановление о запрете переместительных действий. Ну и все. Лежит божий должник и вертолеты ловит, пока не уснет, если баб нет или отроков с отроковицами, чтобы в люлю отнесли и тазик поставили, если что. А вот отец Филипп не таким был. Все уже лежат — кто на лавочку успел перебраться, кто не успел… А этот басом своим восклицает:

— Братие, пробудитесь от бездействия, уныние не прилично вам, братия мои! Грядет закрытие торжища, пора мирянам упромыслить[599] водки для инока!

Ну и что? Все же в коматозе. Кто подорвется в магазин? Да и хватит на сегодня, сколько можно? Приходится заначку доставать: легендарный ром Matusalem из Сантьяго, что на Кубе. Лучший в мире, тридцатилетней выдержки, специально для гостей Фиделя производят малыми партиями. Отец Филипп наливает стакан, красивыми пальцами держит, на просвет посмотрит, нюхнет, пригубит, размазывая капельку языком по нёбу, и со стремительностью фехтовальщика сделает выпад: правая нога вперед, корпус вполоборота, левая за спину — туше! И втыкается стакан в глотку, как рапира в грудь врага. Э-э-эх-х-х, жизнь наша грешная!!!

Короче, правильный был поп. Я потом высчитал потребное ему, чтобы бар не обнулялся каждый день: это литр триста пятьдесят, если крепость сорок градусов. А если тридцать семь или тридцать восемь, то полтора. После принятия нормы Филипп шел в душ, тщательно мылся — и спать: утром он работал. Читал, писал, с прихожанами на форуме общался. И все время тихонечко слушал рок-оперу Jesus Christ Superstar. Каждый день много раз. Медитировал типа. А после обеда — пить, что еще делать? Ну и в обед немного: стаканчик, ну два. Не больше.

В моей жизни Филипп возник давно. Еще в середине девяностых самые близкие мои друзья, жившие в Зеленогорске, ударились в православие. Серьезно так, конкретно. Ну это меня не удивило: они во все по очереди ударялись. Купили тайм-шер[600] в Испании, курс «Гербалайфа», устроили сына в актерскую школу Натальи Крачковской[601], голосовали за Ельцина в девяносто шестом, боясь, что победит Зюганов. Милые простодушные люди. Но смогли крепко поставить себя, отгрохали домище в Зеленогорске, родили четверых, стали уважаемыми и небедными людьми. А что во всякие глупости вписывались, так откуда же им знать про древо познания. Я часто приезжал к ним на выходные: в их чудесном доме всегда царила атмосфера первородной чистоты, этакой догреховности. И всегда была куча гостей, друзей, приятелей, которых хозяева знакомили между собой, формируя совершенно новую общность. Чтобы в ней каждой твари было. Я вот депутат, тот банкир, этот начальник на железной дороге, эта девочка на арфе играет, а та — дочка народной артистки и риелтор. В этой компании я и услышал про молодого священника отца Филиппа, В миру Александра Майзерова. О нем рассказывали с придыханием: мол, человек невероятной светлости, умница, абсолютный эрудит и удивительно компанейский. Но самое главное — философ! Знает и объяснит все. И не просто объяснит, а подробно, со ссылкой на источники. Как сейчас говорят, пруфы прилинкует[602]. Да, мои друзья Денис и Лена из тех, кто любит пруфы. Вот не на «Википедию» чтобы, а на БСЭ[603]. И со списком литературных источников.

— Ты обязательно должен познакомиться с отцом Филиппом!

Такой человек! От него просто исходит благодать!

Ну да. Благодать сама по себе пруф. В доказательствах не нуждается.

Я сам был не против познакомиться, только как-то не срасталось. Благодатный священник Филипп служил игуменом где-то в мурманских лесах, на норвежской границе, и в Петербурге бывал крайне редко. Вообще, я понимал, о чем мне говорили друзья. Действительно, бывают такие люди в религиозных кругах. Излучают какую-то очень теплую силу. С ними не противно общаться — отнюдь. Помню, когда-то довелось мне оказаться в ближнем кругу Алексея Михайловича Редигера[604], когда он стал народным депутатом СССР. Я несколько раз встречался с ним, записывал интервью, мы пили чай с плюшками, и он расспрашивал про то, какие газеты народ читает, про всякие молодежные веяния типа неформалов. Приятный был дядька. От него действительно что-то такое исходило. Можно сказать, удивительное обаяние. С ним было как с мамой. Он говорит, а ты будто сисю сосешь: ласково, тепло, вкусно и абсолютно безопасно. Как надо. Потом его выбрали патриархом, и первым делом он приехал в Зеленогорск освящать восхитительную церковь, в которой хранили раньше картошку. Ну и после я попал на банкетище. Там пили, пели «Многая лета», снова пили, ели и снова пели. Я никогда не видел до этого столько попов в одном помещении. Потом несколько раз бывал на патриарших приемах, попривык. Но это потом…

После мероприятия я подошел к Редигеру с просьбой об интервью. Он меня вспомнил и сказал какому-то монаху:

— Проводите его в покои.

— Спасибо, Алексей Михайлович!

Вертлявый попик-адъютант в подряснике зашипел:

— Он вам не Алексей Михайлович, он Его Святейшество Патриарх Московский и всея Руси!

— Полноте вам, отец Андрей! Мы знакомы давно, я сам просил так ко мне обращаться!

Да, это был Андрей Кураев[605]. Но не суть. Если говорить об излучении добра, то я сталкивался еще с одним человеком, который лучился светом, — папой Иоанном Павлом II. Мне довелось два раза быть на аудиенции, тоже как на маминой сисе. Приятное ощущение. Я думаю, что именно вот эта приобщенность к чему-то высшему, тому, чем ты не в силах управлять, и есть религиозная практика. Вот это самое материнское молоко, которое ты пьешь — досыта, не различая этику, эстетику, философию, естествознание и прочую хрень. Просто в этот момент ты в безопасности. И мама — она вне критериев оценки, просто кормит. Какая разница тебе, сосунку, хорошая