– Ça va? – сказала она небрежно, будто просто шла мимо, легкой поступью танцовщицы.

– Oui, Madame, bonjour, – вежливо ответил Мориц.

Сильветта оглядела его. И, перейдя на итальянский, принялась болтать с кассиршей о ерунде, Морица она перестала замечать. Он молчал, как обычно, когда сталкивался с человеком, не знающим, кто он такой на самом деле. Леон уверял, что не проговорился жене про своего киномеханика. Женщинам нельзя доверять, говорил Леон, они обожают подобные истории и не удержатся, чтобы не поделиться с подругами.

– Как дела у Альберта? – спросила вдруг Сильветта, повернувшись к Морицу.

Он постарался ответить как можно короче:

– Есть прогресс. Каждый день чуточку лучше.

Судя по взгляду, ответ ее не устроил, поскольку сам Альберт ее не особо интересовал. Ей хотелось знать, какие отношения связывают Морица с Альбертом.

– Если бы Виктор вернулся, – вздохнула она, – Альберт бы мигом встал на ноги. Здоровье ведь исходит из сердца. Я знала людей, которые умерли от горя, хотя физически с ними было все в порядке.

Мориц кивнул.

– А вы, Мори́с, как вам нравится на чердаке? Не одиноко ли вам там наверху?

– Нет, спасибо, все хорошо.

– Ага.

Он попробовал улыбнуться. Запах ее духов смущал его. Розы и мускус.

– А ваша семья, вы по ней не тоскуете?

– Тоскую, конечно.

– Триест, верно?

– Да.

– Ага.

Не часто увидишь женщину, которая расспрашивала бы с таким любопытством и смотрела бы при этом так скучающе.

– У вас нет детей?

– Нет, синьора.

– Вам надо бы здесь осмотреться. Нигде вы не найдете женщин красивее здешних. – Она сделала короткую паузу и возобновила напор: – А с виду вы совсем не похожи на итальянца.

– Да?

– Леон сказал, что ваш отец из Польши.

– Да.

– Ага.

Она разглядывала его так, что Мориц засомневался, не посвятил ли все-таки Леон свою жену в истинное положение дел. Каждый ее вопрос казался ему маленькой провокацией, а в улыбке крылось что-то насмешливое, недоверчивое, вселявшее неуверенность, – и этого она и добивалась, судя по всему.

На самом деле Леон был слишком хвастлив и слишком гордился своими делами, чтобы удержать что-то в тайне. Однако он владел искусством выдавать из истории только те части, что делают ему честь. И намеки Сильветты никакого отношения к немцам не имели. Просто ей хотелось выспросить, как Мориц подружился с Виктором, она была далека от мысли, что их связывает тайна. И чем более скупыми были ответы Морица, тем сильнее разгорался в ней интерес. Наконец из фойе вышел Леон с кожаной папкой под мышкой.

– Ты идешь, chérie? Au revoir, Мори́с. Shabbat shalom!

Сильветта замешкалась, прежде чем последовать за мужем к машине.

– А вы купались в море, Мори́с?

– Нет, синьора.

– Отличная идея! – перебил Леон. – Устроим поездку на море! Я знаю один потрясающий пляж. Ciao, a prestissimo![91]

И, ничего не уточняя, он сел в машину и завел мотор. Сильветта смотрела на Морица, пока серебристый кабриолет не слился с лучами закатного солнца. В ее светлых глазах читалась темная, могущественная тоска, которая сопровождала Морица до самой ночи. Хотелось бы ему иметь в тот момент камеру, чтобы запечатлеть этот ее последний взгляд. Будто привороживший его, как Мориц ни пытался от него уклониться. Взгляд, что оставил его в смятении, с чувством, что он снова стал видимым – после целой зимы невидимости.

В полночь, когда кинотеатр покинули последние зрители, Мориц вышел на улицу, вдохнул свежий ночной воздух и почувствовал, как сердце гонит по жилам кровь. Прошел весенний дождь, свет фонарей отражался в мокром асфальте. Воздух был теплый, пахнущий жасмином. Мориц пересек улицу и побежал, перепрыгивая через лужи, как мальчишка. Над домами всходила огромная красноватая луна. Мориц остановился. Если бы по ночам бывала радуга, сейчас бы она стояла на небе.

* * *

Когда на следующий вечер он рассказал Ясмине о странном визите Сильветты, глаза у той сузились. С деланым равнодушием она сказала, вынимая из корзины кускус:

– Вам не следует ее отвергать.

Мориц оторопел.

– Иначе Сильветта разозлится.

– Простите, но… она жена Леона.

– У них несчастливый брак, sfortunato, – сказала Ясмина. – Сильветта не подарила ему детей. И он ищет счастья на стороне. А вы не знали?

– Но меня это совсем не касается.

– Она делает лишь то же, что и он. Она ведь красивая, правда?

Мориц был сбит с толку. Зачем она ему это говорит? Хочет его испытать?

– Какой сегодня фильм? – спросила Ясмина, чтобы сменить тему.

И до Морица дошло.

– Сильветта была любовницей Виктора?

Ясмина смотрела через окошко в кинозал.

– Она воображает себе из этого бог знает что. Но для него она была лишь одной из многих, – сказала она спокойно.

Мориц почувствовал, что под напускным равнодушием бушует буря. Он понял, почему она посоветовала ответить на заигрывания Сильветты. Дело было не в нем. А, как всегда, в Викторе. Если Сильветта увлечется другим мужчиной, у Ясмины станет одной соперницей меньше. Мориц был дублером в этом спектакле.

– Как вам кускус?

– Спасибо, вкусно.

Какое-то время они молчали, только стрекотал в тишине проектор. Потом Мориц спросил о здоровье Альберта. Ответ вверг его в уныние.

– Папа́ целый день сидит в своем кресле около радиоприемника. Слушает все новостные передачи подряд. Больше его ничего не интересует. Он ест, пьет, здоровается со мной, но он не такой, как раньше.

Морицу больно было это слышать. Ему стало стыдно, что он давно не навещал Альберта. Но у него не было уверенности, что ему там рады. В последний раз он принес Альберту в подарок старый немецкий радиоприемник, найденный в кинобудке. Хотел порадовать его. Альберт скупо поблагодарил и включил французскую службу Би-би-си. На расспросы Морица отвечал рассеянно: да, он чувствует себя хорошо; да, скоро снова сможет работать; нет, он ни в чем не нуждается. Сидя рядом с ним, Мориц чувствовал себя лишним, более того – виноватым, но бессильным что-либо изменить.

– А ваша матушка? Как дела у нее?

Ясмина вдруг напряглась всем телом. Будто приготовилась обороняться против угрозы, возникшей из-за одного упоминания о Мими.