По шляхетскому пренебрежению к «быдлу», «холопам» онаотносила торгового человека Минина на второе место. Гораздо сильнее беспокоилаее обаятельная личность князя Пожарского, человека честного, хотя, быть может,избыточно мягкого, но ни в чем постыдном не замешанного. Однако, учитывая,какое бесстыдное месиво владело в ту пору Русской землей, именно честное имябыло чуть ли не главным достоинством.

Заруцкий тоже боялся Пожарского, боялся: как только онпридет к Москве, казаки потянутся к нему. Причем его имя каким-то подложнымписьмом не запятнаешь! Пожарского надо было сжить со свету – на меньшее ниЗаруцкий, ни сама Марина никак не соглашались.

Атаман нашел среди своих донцов двух верных, лихих людей –казаков Обрезку и Стеньку. Затесавшись в ополчение, они отыскали сообщниковсреди близких к князю людей. Всего в заговоре было человек семь; причем один изних – из числа самых близких Пожарскому, казак Роман, он жил на подворье князяи служил ему. Долго выбирали случай убить князя, и вот наконец сговорились,когда и как сделать это.

Пожарский был в съезжей избе; вышел во двор и началрассматривать пушки, какие из них пригодятся для похода на Москву. Романсхватил князя за руку, чтобы придержать его, а в это время из толпы, окружавшейПожарского, вырвался Стенька. Он замахнулся ножом на князя, стоявшего к немуспиной, однако тот именно в это мгновение отодвинулся (не видя убийцу – вот ужвоистину Бог спас!), и удар Стеньки пришелся по руке Романа. Тот упал и завопилот боли; Пожарский сперва подумал, что казака ранили в толпе нечаянно, но тутлюди закричали: «Тебя хотят убить, господин!»

Ратные и посадские сбежались, повязали Стеньку, началимучить. Он во всем сразу сознался, указал и на сообщников. Народ хотел всехнемедля предать смерти, однако Пожарский велел держать их для обличенияЗаруцкого. Хитрый донец пытался выдавать себя за сообщника ополченцев, но тутстало ясно, что с таким сообщником вязаться – все равно что выпустить волкапастись вместе с ярками.

Теперь Заруцкому никакой веры ни у кого не было. Даже князьДимитрий Трубецкой, некогда бывший с ним в Тушине (в одной думе заседали!), азатем и в Калуге, ушел от него к Пожарскому. Умудрился Иван Мартыновичокончательно разладить и с поляками, страшно расправившись с теми из них,которые были в его войске и склоняли казаков отречься от мятежного атамана.

И тут случилось событие, которое было истинным горем длятаких воронов, как Заруцкий, но добрых людей преисполнило надежды: в Москвесобрался избирательный собор, долго судивший да рядивший, но наконец решившийсязвать на царство молодого Михаила Романова. Сам Филарет находился в это время взаточении в Польше вместе с некоторыми другими боярами, однако сына еговыкликнул на престол боярин Шереметев, женатый на племяннице Федора НикитичаРоманова. Филарет, изо всех сил делавший перед поляками вид, что стоит толькоза польское правление, надо думать, был наконец счастлив. Беда, однако, что кэтой поре умер в польском плену бывший царь Шуйский: то-то небось схватился быза голову, сообразив, что не того Михаила свел со свету, какого надо было!

Таким образом, пророчестве юродивой Олены снова безошибочноисполнилось.

Теперь из обыкновенных разбойников люди, подобные Заруцкому,стали врагами державы , государевыми преступниками. Надо было уносить ноги какможно дальше от Москвы – зализывать раны, набираться новых сил.

Метнувшись из Калуги в Михайлов, а потом предав город,непокорный ему, огню, Заруцкий вместе с Мариной, сыном, ее маленьким двором идвумя сотнями казаков прорвался до Воронежа, на Дон, но не удержался и там.Ринулся с остатками своих сил к Астрахани, взял ее нахрапом, убил воеводу истал там править.

Немного отдышавшись и убедившись в подобии некоторойбезопасности, Иван Мартынович с Мариной опять стали размышлять, как быдобраться до власти. Задумали они накликать на Русь персидского шаха Аббаса,втянуть в игру и Турцию, поднять юртовских татар, ногаев, волжских казаков,стянуть к себе все бродячие шайки черкесов и русских воров Московскогогосударства и со всеми идти вверх по Волге, покорять своей власти города. Наэто нужны были немалые деньги, но Заруцкий покорил своей властью рыбные учуги [79]и обратил их в свои доходы, лишив Московское государство этого богатогоисточника.

Любое сопротивление, даже попытка его, в Астраханиподавлялось безжалостно и страшно. Людей хватали, мучили огнем, топили заживо.Дня не проходило без казни…

Тем временем едва возникшая государственная власть в Россиивзялась за искоренение всяческого воровства и разбоя. Сначала меры былипредприняты кроткие – направлены грамоты к Заруцкому и подобным ему людям: либоразбои прекратить и сдаться, либо ослушников ждет царский гнев и Божиевзыскание в день Страшного суда. Одновременно пошли грамоты в ближние кАстрахани города, донским, волжским, яицким казакам с наказом не верить ни вчем злодейской прелести Ивашки Заруцкого и сендомирской дочери, быть в единениис Московским государством и идти в государеву службу.

Марине порою чудилось, что она стоит на крохотном пятачкезеленой травы, а вокруг все объято огнем. И шагнуть за спасением некуда, иогонь все ближе и ближе. Она чуяла, что часы ее отважного и безумного любовникасочтены, и каждый день жила под страхом мятежа – такого же, какой пережилаоднажды в Москве. Больше всего боялась она теперь набатного звона, оттого изапретила в Астрахани бить в колокола: якобы оттого, что ее сын царевичпугается звона.

Царевича втихомолку звали в Астрахани воренком, и ненавистьк «польской безбожнице» еще пуще выросла.

Душа у Марины от испытаний и бед стала вещая – куда тамкаким-нибудь смоленским и ярославским знахаркам, даже и сама Олена-юродиваянебось позавидовала бы.

Опасения ее сбылись в точности. Когда пришла на Вербнойнеделе к Заруцкому ватага воровских волжских казаков, среди астраханцевразошлись слухи, будто намерены они горожан побить во время заутрени СветлогоХристова воскресения и завладеть их имуществом.

И вот колокола в Астрахани зазвонили… возвещая то же самое,что они уже возвестили Марине в Москве ровно семь лет назад. Весь городподнялся на Заруцкого. А в это время к Астрахани уже подходили полки царскоговоеводы Одоевского. Насилу успели Иван Мартынович с Мариной, сыном инесколькими близкими людьми, среди которых были и Барбара с де Мелло, уйти изгорода. Одоевский вступил в Астрахань победителем, с иконой Казанской БожьейМатери.