– Это будет чудо, мой лорд, – согласилась Карабелла.

Слит кисло заметил:

– Я не хотел бы гулять среди плотоядных растений ни в саду лорда Валентина, ни в герцогствах Ни-мойи и Пилиплока.

– А мы и не заставим тебя гулять по саду, – со смехом пообещал Валентин.

Но пока Валентин не поселится снова в Замке лорда Валентина, не будет никаких прогулок и никаких садов. А он целую неделю бездельничает в Стойене, ожидая, пока Эйзенхарт пополнит свои запасы.

Три корабля, груженные необходимыми товарами, вернутся на Остров, остальные пойдут следом за Валентином как скрытый эскорт. Хозяйка Острова предоставила в его распоряжение более сотни своих самых крепких телохранителей под командой грозной Лоривейд. Они не были воинами в буквальном смысле этого слова, потому что Остров жил мирно со времени последнего вторжения на него метаморфов несколько тысяч лет назад, но это были компетентные и бесстрашные мужчины и женщины, преданные Повелительнице и готовые в случае необходимости отдать жизнь за восстановление порядка в королевстве. Они были ядром частной армии – первой такой военной силы, насколько было известно Валентину, организованной на Маджипуре, если не считать древних времен.

Наконец флот был готов сняться с якоря. Первыми ушли корабли, возвращавшиеся на Остров. Они отплыли на северо-запад ранним утром второго дня. Остальные ждали до полудня Дня моря и двинулись в том же направлении, но с наступлением темноты свернули на восток, в залив.

Длинный и узкий Стойензар выступал из центрального массива Алханроэля, как колоссальный палец. На его южной, обращенной к морю стороне было нестерпимо жарко. На этом побережье, покрытом джунглями, где было полно насекомых, почти никто не жил. Основная часть населения сконцентрировалась на берегу залива. Через каждую сотню миль там встречались большие города, а между ними – непрерывная линия рыбачьих деревушек, мелких городков и фермерских округов. Сейчас здесь было начало лета, и на почти неподвижной воде залива лежала плотная дымка жары. Флот остановился на день в Кирсидене, где берег сворачивал к северу, а затем направился к Треймоуну.

Валентин проводил много времени в своей каюте, практикуясь в обращении с обручем, подаренным ему матерью. Через неделю он овладел искусством впадать в легкий дремотный транс, научился отключать мозг, сохраняя готовность включать его снова и одновременно сознавать, что происходит вокруг. В таком состоянии транса он мог, пусть ненадолго и без большой силы, входить в контакт, мысленно пройти по кораблю и различить ауру спящих, поскольку спящий мозг более уязвим для такого проникновения, чем бодрствующий. Он мог слегка коснуться мозга Карабеллы, Слита, Шанамира, передать им свое изображение или доброе пожелание. Проникнуть в малознакомый разум, например плотника Панделон или иерарха Лоривейд, было пока еще трудно, разве что короткими вспышками, а вот коснуться мозга нечеловеческого происхождения вообще не удавалось – даже если речь шла о близких знакомых вроде Залзана Кавола, Кхуна или Делиамбера. Но Валентин продолжал учиться и чувствовал, что его умение растет с каждым днем, как было когда-то с жонглированием, потому что он так же отключался от всего, что происходило вокруг, не отвлекаясь на посторонние мысли, и полностью сосредоточивался на контакте. К тому времени, когда «Леди Тиин» подходила к Треймоуну, Валентин уже мог поместить в чей-нибудь мозг начало сна с событиями и образами.

Он послал Шанамиру сон о Фалкинкипе, о пасущихся на лугах животных и кружащих в ясном небе громадных гихорн-птицах, которые постепенно снижаются, взмахивая своими огромными крыльями. Утром за столом мальчик в деталях описал свой сон, но сказал, что птицы были милуфты, пожиратели падали, с оранжевым клювом и мерзкими синими когтями.

– Что означает такой сон, когда спускаются милуфты? – спросил он.

– Может, ты плохо запомнил сон? – поинтересовался Валентин. – Может, это были, скажем, гихорн-птицы? Они служат добрым предзнаменованием.

Шанамир простодушно покачал головой.

– Если я не умею отличить гихорна от милуфты, мой лорд, то мне лучше вернуться в Фалкинкип и чистить стойла.

Валентин отвернулся, чтобы скрыть улыбку, и решил тщательнее отрабатывать технику и посылать более точные образы.

Карабелле он послал сон о жонглировании хрустальными стаканами с золотым вином. Она рассказала об этом, описав форму стаканчиков.

Слит увидел во сне сад лорда Валентина, чудесную страну сверкающих перьеобразных белых кустов, грустных круглых и колючих деревьев и маленьких трехлепестковых растений с подмигивающими игривыми глазками на кончиках стеблей. Все они были воображаемыми, но хищных среди них не было. Слит с восторгом описал сон и добавил, что, будь у короналя в Замке такой сад, он, Слит, был бы счастлив погулять в нем.

Сны приходили и к Валентину. Почти каждую ночь Повелительница Снов, его мать, издалека касалась его духа. Ее сияющее присутствие успокаивало и ободряло его спящий мозг, как холодный лунный свет. Он видел также былые дни в Замке, юношеские игры, Тонигорна, Элидата, Стазилейна, брата Вориакса, учившего его обращаться с мечом и луком, и лорда Малибора, короналя, который путешествовал по городам, расположенным на Горе, как некий великий сияющий полубог, и многое другое, поднимавшееся из глубин его памяти.

Но не все сны были приятными. Накануне подхода «Леди Тиин» к Треймоуну Валентин увидел себя на берегу какой-то странной и мрачной уединенной бухты, поросшей низким кривым кустарником. День клонился к вечеру. Он направился к Замковой горе, перекрученным и острым шпилем высившейся вдали, но на его пути оказалась стена выше белых утесов Острова Сна, и была она железной – такого количества металла нет на всем Маджипуре: темное, страшное железное кольцо, казалось опоясывавшее весь мир от полюса до полюса. Валентин был по одну сторону, а Замковая гора – по другую. Подойдя ближе, он заметил, что стена потрескивает, как будто по ней пробегает ток, и от нее исходит низкое гудение. Когда же он оказался почти рядом со стеной, то увидел в блестящем металле свое отражение, но лицо, смотревшее на него из этого страшного зеркала, было лицом сына Короля Снов.

Треймоун был городом прославленных по всему Маджипуру деревьев-домов. На второй день после прибытия Валентин пошел посмотреть на них в прибрежный район к югу от устья реки Трей. Деревья-дома не приживались нигде, кроме как на наносной равнине Трея. У них были короткие стволы, несколько напоминавшие стволы двикка-деревьев, но не такие толстые, с красивой, блестящей бледно-зеленой корой. Из их бочкообразных тел выходили короткие ветви, загибавшиеся вверх и наружу, а по ним вились лианы, закрепляясь во многих местах и образуя уютные укрытия, формой похожие на чаши.

Обитатели Треймоуна устраивали жилища по своему вкусу, вытягивая гибкие ветви в форме комнат и коридоров и закрепляя их, пока кора не срасталась в нужных местах. Из листьев готовили вкусный салат, пыльца душистых кремовых цветов была слабым наркотиком, синеватые плоды использовались по-разному, а легко выжимавшийся сладкий сок пили вместо вина. Каждое дерево жило тысячу лет, а то и больше. Семьи ревностно следили за ними. На равнине росло десять тысяч деревьев, все зрелые и все обитаемые. На окраине района Валентин увидел несколько молодых саженцев.