И теперь ее сердце болело так, словно кто-то вонзил в него острый хирургический скальпель. Это было мучительно, но Талли оставалось только терпеть.

И она терпела, терпела, как могла.

Похороны Сэмюеля Льюиса Джонса получились солидными и торжественными. Талли была уверена, что отцу они бы понравились. Букеты белых лилий наполняли церковь своим тонким ароматом, внушительно поблескивал лакированный гроб из красного дерева, а надгробная речь священника, которого Талли заранее снабдила всей необходимой информацией, звучала проникновенно и трогательно.

Сама Талли тоже сказала несколько слов об отце. Все его друзья-ровесники давно умерли, поэтому рассказать о его профессиональной карьере, о выдающихся достижениях и победах, о том, каким преданным другом и нежным отцом он был, могла только она. И Талли неплохо с этим справилась, хотя несколько раз горло ее перехватывал спазм, и тогда она ненадолго замолкала. Большинство людей, пришедших проститься с Сэмом, когда-то были его клиентами, и хотя он отошел от дел уже больше десятка лет назад, они до сих пор помнили его мудрые советы, а главное — сердечное и внимательное отношение к их бедам и проблемам, какое редко встречается у современных адвокатов. Пришли на похороны и несколько знакомых Талли, в том числе Виктор Карсон, сидевший в одиночестве на одном из задних рядов, и домработница отца Амелия. Когда же Талли, держа за руку Макс, выходила из церкви, среди тех, кто пришел отдать последний долг ее отцу, она заметила и Джима, одетого в строгий черный костюм. Увидев, что она на него смотрит, Джим сдержанно кивнул ей, и Талли кивнула в ответ.

Прежде чем отправиться на кладбище, Талли пригласила всех, кто был в церкви, прийти к ней вечером домой. Джима она приглашала тоже, но он сказал, что не хотел бы навязываться ей в такой момент.

— Ты не будешь навязываться, — сказала она и добавила вполголоса: — К тому же в кои-то веки у меня дома будет нормальная, вкусная еда.

Джим улыбнулся на это, потом сказал несколько сочувственных слов Макс. Вскоре после этого Талли с дочерью отправились на кладбище, чтобы сказать Сэму последнее «прости». Мысль о том, что, когда могила будет засыпана, они уйдут и оставят его одного, была мучительной для обеих, поэтому к тому времени, когда Талли наконец вернулась домой, она выглядела бледной и несчастной. Несколько человек, однако, уже были там, и им с Макс пришлось обойти всех и поблагодарить за то, что они пришли. Постепенно людей становилось все больше, многих Талли знала не очень хорошо — это были коллеги Сэма по адвокатскому цеху, которых она видела только мельком, и все же ей было приятно думать, что столько людей любили и ценили ее отца.

Для себя и дочери Талли отыскала в стенном шкафу два черных платья, которые купила очень давно, кажется, тоже на чьи-то похороны. И она, и Макс выглядели в них очень достойно и строго. Правда, Талли настолько отвыкла от платьев, что казалась себе похожей на огородное пугало, однако она ни минуты не колебалась, решив, что в память об отце должна быть одета соответствующим образом. Траур, однако, нисколько ее не портил, напротив, черный цвет выгодно подчеркивал ее стройную фигуру и светлые волосы. Макс в траурном одеянии выглядела на редкость привлекательно и казалась совсем юной. Гости охотно заговаривали с ней, интересовались, где она учится и какую выбрала специализацию, на что Макс с гордостью отвечала, что хочет быть юристом, как дед.

Джим приехал примерно через час после того, как Талли с Макс вернулись с кладбища. Он привез охапку белых роз, которые сам поставил в вазу рядом с большим фотопортретом Сэма, и Талли почувствовала себя тронутой. Она, впрочем, успела только поблагодарить его — приехали еще люди, и они с Макс пошли их встречать, а какое-то время спустя Джим незаметно уехал.

Поздно вечером, когда все разошлись, а Талли убирала в холодильник оставшиеся продукты, Макс неожиданно сказала:

— Этот Джим, похоже, неплохой парень.

— Так и есть, — согласилась Талли. — Он очень помог мне в субботу, когда… когда все случилось. Без него я бы не справилась — я никогда не занималась подобными делами сама, без Бриджит, и многого просто не знала.

Пожалуй, единственным, что она сделала сама от начала и до конца, был заказ ресторанного обслуживания, но с этим делом Талли справилась достойно. Фирма, в которую она обратилась, разработала отличное меню и прислала двух официантов, которые накрыли стол, а потом забрали пустую посуду.

— А когда будут судить Бриджит? — спросила Макс. Слова матери напомнили ей о том, что проблемы, с которыми Талли столкнулась, еще только ожидали своего окончательного разрешения.

— Гм-м… — пробормотала Талли, опускаясь на кухонный табурет и сбрасывая с ног туфли.

Без привычки у нее разболелись ноги, и она была рада избавиться от этих тесных и жестких пыточных орудий. Конечно, они выглядели очень элегантно, но разношенные кроссовки без шнурков были куда удобнее.

— Честно говоря, я знаю только, что первое заседание назначено на апрель. Сначала ее будут судить за кражу, потом — за убийство, а там, глядишь, дойдет очередь и до процесса по нашему гражданскому иску. В общем, я надеюсь, что к концу будущего года все так или иначе решится. А может быть, и раньше… — Тут Талли вздохнула. Она старалась не думать о том, что еще ее ожидает, — ей было достаточно того, что она уже́ пережила.

Макс кивнула.

— Понятно. Похоже, весь следующий год Бриджит будет очень занята, — сказала она, качая головой. Ей, как и матери, до сих пор не верилось, что «тетя Брит», которую Макс любила как родственницу, оказалась воровкой, обманщицей и убийцей. — Я просто хотела уточнить… — добавила она.

Насколько Талли было известно, ФБР, судебные эксперты и Виктор Карсон продолжали собирать улики против Бриджит, чтобы снабдить суд неопровержимыми доказательствами ее вины. К счастью, они могли сделать это и без Талли, поскольку она открыла им доступ к своей личной финансовой информации. В процессе по обвинению в убийстве она и вовсе не должна была участвовать — разве что дать свидетельские показания о телефонном разговоре с Бриджит, который предшествовал трагедии, но Джим говорил, что суд, возможно, удовлетворится ее письменным свидетельством. Гражданский иск, которым занимался Грег Томас, имел целью добиться возвращения похищенного или же максимального возмещения нанесенного Талли ущерба, однако до разбирательств по этому делу было еще далеко. Талли знала это точно, поскольку регулярно встречалась со своим поверенным, который каждый раз задавал ей новые и новые вопросы.

Между тем власти — и федеральные, и власти штата — по-прежнему надеялись, что Бриджит признает себя виновной, однако она до сих пор этого не сделала. Напротив, по обоим обвинениям она заявила о своей полной невиновности, однако Талли понимала, что за оставшееся до суда время Бриджит может еще сто раз изменить свою позицию. Пока же положение оставалось в значительной степени неопределенным, и Талли оставалось только мечтать о том дне, когда она сможет сказать себе, что все позади и что теперь ничто не помешает ей спокойно жить и заниматься своими делами. Увы, ей еще только предстояло пройти через суды и прочие формальности, которые были ей неприятны и немного пугали, к тому же она не могла сказать точно, когда, какого числа случится то или иное событие, и это ее нервировало. Вполне естественно, она предпочла бы, чтобы все это оказалось в прошлом уже сейчас.