Еще не замерло в доме эхо, разбуженное их шагами, какдевушка уже сняла башмаки, завернула на голову подол платья и, закутав в негоруки, остановилась у двери, прислушиваясь с напряженным вниманием. Как толькошум затих, она выскользнула из комнаты, удивительно легко и бесшумно подняласьпо лестнице и скрылась во мраке наверху.

Около четверти часа, если не больше, в комнате никого небыло; затем девушка вернулась той же неслышной поступью, и сейчас же вслед заэтим раздались шаги двух мужчин, спускавшихся по лестнице. Монкс немедленновышел на улицу, а еврей снова поплелся наверх за деньгами. Когда он вошел,девушка надевала шаль и шляпку, якобы собираясь уходить.

— Что это, Нэнси? — воскликнул еврей, поставившийсвечу на стол, и отшатнулся. — Какая ты бледная!

— Бледная? — повторила девушка, заслоняя глазаруками, как будто для того, чтобы пристальнее посмотреть на него.

— Ужасно. Что это с тобой стряслось?

— Ровно ничего. Сидела в этой душной комнате невестьсколько времени, вот и все, — небрежно ответила девушка. — Ну, будьтедобреньки, отпустите же меня.

Вздыхая над каждой монетой, Феджин отсчитал ей на ладоньденьги. Они расстались без дальнейших разговоров, обменявшись только пожеланиемспокойной ночи.

Очутившись на улице, девушка присела на ступеньку у двери ив течение нескольких секунд казалась совершенно ошеломленной и неспособнойпродолжать путь. Вдруг она встала и, бросившись в сторону, как разпротивоположную той, где ждал ее Сайкс, ускорила шаги и шла все быстрее, покашаг ее не превратился в стремительный бег. Окончательно выбившись из сил, онаостановилась, чтобы отдышаться, но, словно опомнившись и поняв, что не сможетосуществить задуманное, в отчаянии заломила руки и разрыдалась. Может быть,слезы облегчили ее или же она поняла полную безнадежность своего положения —как бы то ни было, она повернулась и побежала в обратную сторону чуть ли не стакой же быстротой — отчасти, чтобы наверстать потерянное время, а отчасти,чтобы приноровить шаг к стремительному потоку своих мыслей, — и вскоредобралась до дома, где оставила грабителя.

Если, представ перед мистером Сайксом, она и выдалачем-нибудь свое волнение, то он этого не заметил; осведомившись, принесла лиона деньги, и получив утвердительный ответ, он удовлетворенно пробурчал что-тои, снова опустив голову на подушку, погрузился в сон, прерванный ее приходом.

Счастье для нее, что на следующий день наличие денегзаставило Сайкса столько потрудиться над едой и питьем и к тому же возымелостоль благотворное влияние на его нрав, смягчив его шероховатость, что у негоне было ни времени, ни желания критиковать ее поведение и манеры. Еерассеянность и нервозность, как у того, кто готовится совершить какой-то смелыйи опасный шаг, требующий серьезной борьбы, прежде чем принято решение, неускользнули бы от рысьих глаз Феджина, который, вероятно, немедленно забил бытревогу. Но мистер Сайкс, не отличавшийся особой наблюдательностью и нетревожимый опасениями более тонкими, чем те, какие можно заглушить неизменнойгрубостью в обращении со всеми и каждым, а вдобавок, как было уже указано, находившийсяв исключительно приятном расположении духа, — мистер Сайкс не видел ничегонеобычного в ее поведении и в сущности обращал на нее так мало внимания, что,будь даже ее волнение гораздо приметнее, оно вряд ли вызвало бы у негоподозрения.

К концу дня возбуждение девушки усилилось, когда же насталвечер и она, сидя возле грабителя, ждала, пока он напьется и заснет, щеки еебыли так бледны, а глаза так горели, что даже Сайкс отметил это с изумлением.

Мистер Сайкс, ослабевший от лихорадки, лежал на кровати,разбавляя джин горячей водой, чтобы уменьшить его возбуждающее действие, и ужев третий или четвертый раз пододвинул Нэнси стакан, чтобы та наполнила его,когда вдруг ее вид впервые поразил его.

— Ах, чтоб мне сдохнуть! — воскликнул он,приподнимаясь на руках и всматриваясь в лицо девушки. — Ты похожа наожившего мертвеца. В чем дело?

— В чем дело? — повторила девушка. — Ни вчем. Чего ты так таращишь на меня глаза?

— Что это еще за дурь? — спросил Сайкс, схватив ееза руку и грубо встряхнув. — Что это значит? Что у тебя на уме? О чем тыдумаешь?

— О многом, Билл, — ответила девушка, вздрагивая изакрывая глаза руками. — Но не все ли равно?

Притворно веселый тон, каким были сказаны последние слова,казалось, произвел на Сайкса более глубокое впечатление, чем дикий, напряженныйвзгляд, который им предшествовал.

— Вот что я тебе скажу, — начал Сайкс, — еслиты не заразилась лихорадкой и не больна, так значит тут пахнет чем-то другим,особенным, да к тому же и опасным. Уж не собираешься ли ты… Нет, черт подери,этого ты бы не сделала!

— Чего бы не сделала? — спросила девушка.

— Нет на свете, — сказал Сайкс, не спуская с нееглаз и бормоча эти слова про себя, — нет на свете более надежной девки, нето я еще три месяца назад перерезал бы ей горло. Это у нее лихорадканачинается, вот что.

Успокоив себя таким доводом, Сайкс осушил стакан до дна, азатем, ворчливо ругнувшись, потребовал свое лекарство. Девушка поспешновскочила, стоя спиной к нему, она быстро налила лекарство и держала стакан уего губ, пока он пил.

— А теперь, — сказал грабитель, — сядь возлеменя и чтобы лицо у тебя было как всегда, а не то я разукрашу его так, что тысама его не узнаешь.

Девушка повиновалась. Сайкс, зажав ее руку в своей, откинулсяна подушку, не спуская глаз с ее лица. Глаза закрылись, открылись снова, опятьзакрылись и снова открылись. Он беспокойно повернулся, несколько раз задремывална две-три минуты и так же часто вскакивал с испуганным видом, тупо озиралсявокруг и вдруг, в ту самую минуту, когда хотел приподняться, погрузился вглубокий, тяжелый сон. Пальцы его разжались, поднятая рука вяло опустилась — онлежал словно в полном беспамятстве.

— Наконец-то опий подействовал, — прошепталаловушка, отходя от кровати, — но, может быть, теперь уже слишком поздно.

Она проворно надела шляпку и шаль, изредка боязливооглядываясь, словно опасаясь, как бы, несмотря на снотворный напиток, неопустилась на ее плечо тяжелая рука Сайкса; потом, тихонько наклонившись надпостелью, поцеловала грабителя в губы и, бесшумно открыв дверь комнаты,выбежала на улицу.

В темном переулке, который вел на главную улицу, сторожвыкрикивал половину десятого.

— Давно пробило? — спросила девушка.

— Через четверть часа пробьет десять, — сказалсторож, поднимая фонарь к ее лицу.

— А мне не добраться туда раньше, чем через час, —пробормотала девушка, проскользнув мимо него и бросившись бежать по улице.