Еще один друг Мунка испытал на себе его щедрость – правда, в форме косвенной. Философ Эберхард Гризебах, навещавший художника в Варнемюнде, продолжал поддерживать с ним контакт. И вот он сообщил в письме, что располагает суммой в 1500 марок (приблизительно 1350 крон) и хотел бы, если это возможно, купить у Мунка картину. Мунк немедленно ответил согласием и послал Гризебаху не что-нибудь, а версию «Девушек на мосту». В сопроводительном письме художник написал, что ныне он обыкновенно запрашивает за свои картины куда более высокую цену и – «поэтому, прошу вас, не рассказывайте, сколько вы заплатили».

Мунк весьма неохотно расставался со старыми картинами, так что подобный жест по отношению к Эберхарду Гризебаху кажется настоящим чудом. Видимо, во время встречи в Варнемюнде они успели по-настоящему сдружиться. Мунк хорошо помнил, о чем они тогда разговаривали, и в письме увязал ту беседу с работой над эскизами к оформлению университетского зала:

Сейчас я работаю над фризом, предназначающимся для университета. Вам будет интересно знать, что в нем нашли выражение идеи, которые мы обсуждали в Варнемюнде. Мы говорили о первоначальном свете и неких силах, действие которых человек ощущает, но не всегда в состоянии осознать…

Творческая энергия Мунка была поистине неиссякаемой. Он усердно работал над «Историей» и остальными эскизами. Перед ним стояла серьезная задача – найти подходящий сюжет для задней, самой заметной стены зала; «Человеческая гора» явно оказалась ложным следом.

В течение всего следующего года Мунк работал над тремя различными сюжетами для этой центральной картины, которая должна была занять поверхность стены площадью почти в сорок квадратных метров. Мунку еще не приходилось работать с такими форматами, техника была ему незнакома, так что он обратился за советами относительно выбора холста и его подготовки к Вереншёллу. Один сюжет назывался «Источник», на эскизах к нему была представлена группа обнаженных мужчин, которые пьют из источника знания. Другой был переработкой «Человеческой горы» в духе монументальности, присущей «Купающимся мужчинам», – здесь уже не было мельтешения тел и символика изображения не казалась столь прямолинейной. Мунк описывал его так: «Солнце и разбуженные им обнаженные люди, лежащие на морском берегу».

В самые темные в году предрождественские месяцы Мунк наблюдал восход солнца – как оно поднималось прямо из морской пучины в просвете между скалами. Скорее всего, именно это наблюдение – возможно, под влиянием философских размышлений о «первоначальном свете» – вдохновило его на то, чтобы еще больше упростить солярную символику, вообще убрав с картины обнаженных людей, которых пробуждает к жизни солнце. Теперь осталось одно только солнце, поднимающееся из моря и озаряющее светом суровые норвежские скалы. Мунк попросил фотографа из Крагерё сфотографировать бухту со всей ее береговой линией и каменистыми островными грядами, что потом с большой точностью и передал на готовом полотне.

В ноябре 1910 года Мунку была предоставлена возможность пробной установки в университете эскизов к «Истории» и «Матери» (или «Альма-матер») – чтобы оценить их взаимодействие с пространством зала. Он оказался вполне доволен результатами и всерьез рассчитывал на победу в конкурсе. В глубине души он радовался тому, что «старикам» не понравились его картины; для Мунка это был добрый знак – ведь он опасался, что «История» покажется старомодной из-за сюжета со старым рассказчиком.

Для того чтобы достичь цели, Мунк решил осуществить один маневр. Ему удалось пристроить «Историю» на зимнюю выставку берлинского Сецессиона. Конечно же это было откровенной попыткой повлиять на общественное мнение в Норвегии испытанным способом – путем завоевания признания за границей, но в договоре с университетом ничего не говорилось о запрете на подобное использование эскизов во время работы над ними; так что совесть Мунка была чиста. Реакция берлинцев оказалась в высшей степени позитивной. Восторженным отзывам не было числа; к примеру, рецензент столичной «Кунст фюр алле» («Искусство для всех») написал о «непревзойденной, величественной» манере Мунка, о том, как он твердыми мощными линиями объединяет огромное пространство картины в одно целое и «поистине монументальным образом» неумолимо увлекает взгляд зрителя к центру композиции.

Насколько важной для художника стала работа над оформлением университетского зала, ясно хотя бы из письма Шифлеру. Мунк не только объясняет свой замысел, подробно останавливаясь на том, как должны взаимодействовать картины, – а ведь он очень редко пускался в подобные объяснения, – но и интересуется у друга, не может ли тот устроить ему несколько позитивных отзывов в прессе от имени «известных» немецких «художников или знатоков искусства».

Тем временем Енс Тис продолжал свою активную деятельность по пропаганде норвежского искусства, и в частности творчества Мунка как одного из самых ярких его представителей. Он побывал в Хельсинки, где прочитал доклад в связи с проводимой там выставкой, и так повлиял на умы финских ценителей искусства, что… одно из самых значительных произведений Мунка покинуло Норвегию. После яростных дебатов исполнительный комитет одного крупного финского фонда большинством в три против двух голосов принял решение приобрести за 10 тысяч марок (что приблизительно соответствует той же сумме в кронах)«Купающихся мужчин» для музея «Атенеум».

Так и просится на ум предположение, что эта картина Мунка была воспринята финской публикой благосклонно прежде всего благодаря распространенной в Финляндии культуре сауны. Дискуссию среди членов исполнительного комитета фонда вызвало не столько содержание картины, сколько ее форма, напоминающая набросок, которую два члена комитета сочли недостаточно проработанной.

Из Хельсинки Тис отправился в Санкт-Петербург, где нашел множество поклонников Мунка, пришедших послушать его доклад. «Мы решили, что число твоих сторонников следует увеличить на 148 миллионов русских (Россия плюс Сибирь)», – сообщает Тис.

И скорее всего, именно Тис был автором статьи о приеме мунковской «Истории» в Берлине, появившейся в «Афтенпостен» 10 февраля 1911 года. Газета Амандуса Шибстеда не поддерживала фракцию Мунка в борьбе за университетский заказ; следовательно, на ее страницы с хвалебной публикацией о Мунке мог пробиться только человек, обладающий большим авторитетом, – тот, кому «Афтенпостен» не в состоянии была отказать. Свое мнение автор статьи подкрепляет обширными цитатами из «частного письма историка искусств [sic!] Шифлера». На следующий день статью частично перепечатала газета «Тиденс тайн», и в ее версии юрист Шифлер превратился уже в «выдающегося немецкого специалиста в области искусства доктора Шифлера».

Затем на полмесяца в дискуссии об оформлении университетской Аулы наступило затишье. В эти недели Мунк активно работал, но по-прежнему испытывал затруднения в общении с людьми: «Это прямо какая-то загадка – работать я могу хоть целыми днями, но даже в самой скромной компании на меня нападает ужасная слабость, препятствующая общению».

25 марта сотрудник «Дагбладет» А. К. поведал об одном «подозрительном обстоятельстве». Он побывал в университете, заглянул в Аулу и обнаружил, что вся задняя стена закрыта большим занавесом. Тут же выяснилось, что за занавесом работает Эмануэль Вигеланн – он пишет в технике фресковой живописи прямо на стене!