Газете удалось получить объяснение от самого Вигеланна. По словам художника, он использовал в работе новую технику, которую собирался запатентовать; эта техника позволяла в случае необходимости удалить картину со стены, не повредив ни саму картину, ни стену. Тем не менее появилось предположение, что архитекторы и строительный комитет втайне воюют на стороне вигеланновских рыцарей с их копьями знаний.

Можно сколь угодно говорить, что сторонники Мунка тоже далеко не всегда были честны в своих приемах, но они, по крайней мере, действовали открыто. После очередной выставки Мунка панегирическая рецензия Яппе заняла половину первой полосы в «Дагбладет». Яппе адресовал автору выставки единственный упрек: «Меньше всего мне понравился собственный портрет. Здесь художник явно всласть повеселился. Он безо всяких затруднений мог бы изобразить меня и покрасивее».

Еще через несколько недель Яппе публикует настойчивое обращение к Национальной галерее приобрести портрет Гирлёффа: «В настоящее время все собрание произведений Мунка отправляется на выставку в Германию, и можно с уверенностью предположить, что, по крайней мере, этой картине не суждено будет вернуться в Норвегию. По-моему, мы не настолько богаты, чтобы раз за разом отдавать наши лучшие произведения искусства иностранцам».

В завершение статьи Яппе задает вопрос, где тот богач, который может «пожертвовать несколько тысяч крон на то, чтобы не дать родной стране лишиться этого бесценного шедевра?»

Неуверенность Мунка в исходе конкурса нарастала; одновременно его все больше беспокоила проблема жилья: ведь Скрюббен ему не принадлежал, и было ясно, что купить это роскошное поместье ему не удастся. Поэтому художник пустился на поиски нового дома, который был бы достаточно велик, находился в удобном месте, но в то же время на приличном расстоянии от Кристиании. Мунк не хотел жить рядом с «вражеским» городом, однако из практических соображений ему как раз следовало бы поселиться поближе к столице – если, конечно, он рассчитывал получить заказ на оформление университетского зала.

Поиски привели его в прибрежный поселок Витстен, где продавалось поместье Недре Рамме, которое вполне могло соперничать со Скрюббеном. После недолгих колебаний в ноябре 1910 года сделка была совершена: художник приобрел Недре Рамме за 17 700 крон, из которых 10 тысяч было уплачено наличными. Не без гордости он пишет Шифлеру:

Могу Вам сообщить, что я купил очаровательное небольшое поместье поблизости от Кристиании и Кристиания-фьорда. Надеюсь, когда-нибудь Вы меня там посетите…

Впрочем, Мунк не спешил переезжать в Витстен и после покупки Недре Рамме остался жить в Скрюббене.

Таким образом, в январе 1911 года у Мунка было целых два дома плюс дача в Осгорстранне, но там он теперь почти не бывал – воспоминания о событиях 1905 года еще не стерлись в его памяти; с другой стороны, море и пляж имелись и в Скрюббене. Первая половина января ушла на то, чтобы обустроиться в Недре Рамме, где было и настоящее маленькое крестьянское хозяйство с лошадью, индейками и голубями. Следил за всем этим управляющий, живущий рядом с поместьем. В Недре Рамме наконец-то состоялась встреча Мунка с тетей и Ингер, которые приехали к нему погостить. Сам художник курсировал между домом и «мастерской», которой оставался для него Крагерё; эту привычку он впоследствии сохранит на долгие годы.

Летом 1911 года Мунк в основном работал в Крагерё. Но главной его задачей было закончить эскиз картины для задней стены зала, – ведь именно там должен был поместить свою конкурсную работу Эмануэль Вигеланн. «Альма-матер», также известную под названием «Ученые», Мунк написал в Витстене.

Работать в таком гигантском формате было нелегко чисто с практической точки зрения. Мунк послал Шифлеру фотографию, на которой он запечатлен балансирующим на последней ступеньке высокой стремянки и рисующим верхний край «Солнца». Фотография представляла, естественно, строителя Сольнеса![93] Рассказывают, что метод, с помощью которого солнечные лучи удалось сделать прямыми на протяжении всего огромного холста, придумал учитель рисования из Крагерё Ларс Фьелль. Для этого длинный тонкий шнур пропитывали краской и натягивали между тем местом, где начинался луч, и местом, где он должен закончиться, затем дергали посредине и отпускали. Таким образом было сделано четыре-пять полос. «Век живи – век учись», – заметил по этому поводу довольный Мунк.

В конце июня художник заказал доставить из Брюсселя холст самого лучшего качества, размером 12 на 5,1 метра. Он предназначался для «Истории», которую следовало представить в «готовом виде»; прочие эскизы писались на менее дорогом материале. Времени на то, чтобы перенести гигантскую картину на прибывший холст, почти не оставалось, но это не смутило Мунка – он успел точно в срок; работа над «Историей» лишний раз свидетельствует о том, что, когда художественное решение картины уже было найдено, художник действовал очень быстро. Вот как описал его творческий метод Равенсберг: «Голова Мунка постоянно работает, он беспрестанно думает над новыми идеями и проблемами, но на их техническое исполнение тратит не так уж много времени; он пишет меньше часа в день, зато с головокружительной скоростью. Он видит готовую картину перед глазами, и воплощение идеи для него самая легкая часть работы».

В то время пока Мунк дописывал «Историю», разгорались споры вокруг экспертного совета, куда с самого начала входили пожилой историк искусства Лоренц Дитриксон, датский художник-монументалист Юаким Скувгор и Енс Тис. После обсуждения бесконечного числа предложений было принято решение состав не менять, что вызвало серьезные претензии со стороны строительного комитета, которому очень хотелось, чтобы в число экспертов вошли и архитекторы.

Перед принятием окончательного решения атмосфера на заседаниях по-настоящему раскалилась. Тис конечно же сразу понял, на чьей стороне архитекторы, – в случае их участия в экспертном совете у Мунка не оставалось ни единого шанса на победу. Поэтому 29 июля он выдвинул контрпредложение: никаких архитекторов, зато надо пригласить в жюри Вереншёлла! Скувгор тут же прислал из Копенгагена телеграмму, в которой сообщил о согласии с Тисом. Вслед за этим Нёррегор от имени Мунка написал письмо, где говорилось, что в случае вхождения в число экспертов архитекторов Мунк откажется от участия в конкурсе и потребует от комитета полного возмещения убытков за выполненную работу.

Через день – 1 августа, когда истекал отпущенный художникам срок, ответный ход сделал Вигеланн: «Я не желаю отдавать мои картины на суд жюри, в состав которого входит директор Тис, который в ходе работы художника Мунка над конкурсными произведениями оказывал тому активное содействие, чем доказал собственную полную неспособность к беспристрастному суждению в данном вопросе».

Возражению Эмануэля Вигеланна трудно было отказать в справедливости. До него дошли разговоры, что весной Тис присутствовал в университете при пробной установке картин Мунка – и не просто присутствовал, но и помогал советами. Впрочем, сам Тис этого никогда не отрицал.