Приятно грассируя, Государь спросил, кто хочет выступить.

В ответ – молчание. Ни слова не сказали ни временный генерал-губернатор Петербурга Гурко, ни глава Третьего отделения генерал Дрентельн. Это было удивительно – они сидели, будто посторонние, этакие зрители, наблюдающие за тем, что происходит в столице.

Выступал только Наследник, читал речь. Копия, переданная Цесаревной, лежала у меня в портфеле на случай, если забудет…

«Я знаю, что некоторые предлагают «двигаться к Конституции», что мы должны жить, «как в западных странах», и что только это спасет от крамолы. Но в западных государствах от Конституции беда. Я расспрашивал в Дании тамошних министров. Они все жалуются, что благодаря парламентским болтунам нельзя осуществить ни одной действительно полезной меры. По моему мнению, нам нужно теперь заниматься не конституционными помыслами, а чем-нибудь совершенно иным. Мысль моя очень проста. Я нахожу, что мы находимся теперь в положении почти невозможном. В управлении нет никакого единства. Все идут вразброд, не думая об общей связи. Между тем мы на войне. Ибо сейчас идет война. Как справедливо говорил Государь, война – с варварами нынешнего века.

И «на войне как на войне». Нужен Верховный главнокомандующий, который объединит власть в одних руках. Нужен Диктатор, который сумеет достойно расправиться с врагами Отечества».

Читал он зычно, но монотонно, как выученный урок. В конце речи случился маленький казус. Цесаревич напомнил, как после первого покушения молодого изверга в 1866 году наделенный чрезвычайными полномочиями генерал Муравьев беспощадно расправился с нигилистами.

– Это какой же Муравьев? Муравьев с прозвищем «Вешатель»? – спросил Великий князь Константин Николаевич. Он опоздал и стоял в дверях.

Цесаревич, к моему удивлению, не потерялся:

– Это Муравьев с прозвищем «Русский богатырь»! Поставивший на колени бунтовщиков-поляков.

Константин Николаевич, как и все присутствующие, поняли: поставлен вопрос о передаче власти постаревшим царем, неспособным прекратить хаос. О передаче власти Диктатору. И о новых беспощадных расправах как о единственно возможном выходе из тупика…

Государь спросил, не хочет ли еще кто-нибудь высказаться.

Все молчали. Молчал и Константин, решив, видимо, высказать свое мнение царю наедине. Ничего не произнес и сам царь. Велел всем все продумать до завтра и закрыл заседание.

И царь, и министры, конечно, знали об истинных способностях цесаревича. Все они понимали, кто стоит и за его речью, и за этой складной тирадой, – в них отчетливо слышался голос Победоносцева.

И действительно, теперь я провожу большую часть дня во дворце и вижу, как почти каждый день к Аничкову прибывает карета, потом сухой костлявый старик быстро поднимается по мраморным ступеням. Петербург ненасмешливо называет Победоносцева «Нимфой Эгерией Аничкова дворца»…

И сейчас, после первого дня заседания, во дворце появился Победоносцев.

Как обычно, они тотчас затворились с Наследником в кабинете. Уже глубоким вечером Цесаревич отправился в Зимний на разговор с папа´… Уверен – заклинать о Диктаторе.

На другой день совещание продолжилось.

Но совсем узким кругом – без «адъютантов». Так попросил царь.

Об этом дне мне рассказала Цесаревна… Царь опять предложил выступать. И снова молчали все, кроме Наследника. Он говорил блестяще (ай да Победоносцев!). Государь даже расцеловал его (хотя, конечно же, знал, кто писал речь)…

Все, как я помню, случилось на третий день. На этот раз мы, «адъютанты», присутствовали. И опять выступил Наследник с теми же идеями о Диктаторе.

После его речи министры привычно молчали. Но царь, дотоле разделявший это молчание, вдруг заговорил. Я слышал его впервые. Очаровательно грассируя, он долго благодарил сына за удовольствие, доставленное его речью, чтобы в конце сказать… что совершенно не согласен с его идеей (все поняли – брат Костя победил!). И предложил присутствующим продолжать думать.

Все расходились в полной растерянности.

Цесаревич был в бешенстве. В Аничковом, чтобы унять гнев, силач закрутил в кольцо огромные каминные щипцы…

Минни разрешила ему открыто выпить фляжку коньяку.

Во дворец приехала знакомая мне фрейлина – Дарья Тютчева.

Минни уединилась с ней. Догадываюсь, о чем они говорили – все те же дворцовые темы: фаворитка, живущая в Зимнем дворце, её незаконные дети, умирающая Императрица, опасность нового брака царя после ее смерти… И все это нависло над «моим героем» («мой герой» – так нежно называет Минни мужа в разговорах с другими)…

Вечер оказался очень длинным. Я уныло играл в триктрак с Цесаревичем. Ждали Победоносцева – с инструкциями…

Нашу игру прервали двое приехавших генералов – непомерно толстый и похожий на Наследника князь Воронцов-Дашков и юркий Фадеев… Быстрые движения последнего внушали опаску, казалось, что он вытянет что-то из чужого кармана. Чуть припоздал, но пришел гомосексуалист и знаменитый консерватор князь Мещерский. И наконец вошел «Сам» – Победоносцев.

Я окончательно понял: собрались вожди оппозиции. Для последнего инструктажа моего несчастного гиганта. Меня милостиво оставили на секретное совещание, чтобы просветить мое молодое сердце.

– …Да что говорить, – в сердцах сказал, обращаясь к Наследнику, Победоносцев, – если в самом Синоде… – Мы так и не узнали об ужасах в Синоде – он только рукой махнул. И добавил: – По России уже разгуливает лихой человек с кистенем. Не доглядишь – тогда не дай Бог…

Фрейлина Дарья Тютчева:

– Куда катимся! Ведь в бездну угодим. У нас во дворце слух, будто за спинами террористов стоит Великий князь Константин Николаевич! Недаром смолоду хотел быть царем. И он отсутствовал в Петербурге во время взрыва в Зимнем дворце. Не было его в столице и в день покушения этого молодчика (Соловьева). Какая-то судьба всегда удаляет его из Петербурга, когда случается что-либо такое…

Победоносцев:

– Это, конечно, глупость. Но она, к несчастью, приходит в голову верноподданным. Господин Кириллов получил донос в Третье отделение: «Оберегайте царя от происков Константина. Бунтари в его руках – ширма и орудие для его целей». Если бы кто-то мог сказать августейшему безумцу: «Ваше Высочество, вы хотите погибнуть? Погибайте. Но зачем вы ведете в пропасть всех нас?..»

После этого генералы дружно попросили Наследника передать слухи о Константине Николаевиче царю. И поторопиться, потому как Константин со своими идеями Конституции опять зачастил во дворец.

Далее началось выступление самого Победоносцева. Он читал какую-то статью – ее, видно, должен был вечером пересказать царю Наследник.

Старая фрейлина Дарья Тютчева села рядом с Цесаревной. Она слушала восхищенно, временами восторженно поглядывала на Марию Федоровну.