Победоносцев преподавал прежде в университете и актерски выделял главные места в своей статье:

– «Старые учреждения, старые предания, старые обычаи – великое дело. Народ дорожит ими, как Ковчегом завета предков…» – Он сделал паузу. Наследник кивнул и записал. Победоносцев продолжил: – «Выборы, которые так превозносит Конституция, – всего лишь дело искусства, подобного военному искусству. Толпа слушает того, кто громче кричит, кто искуснее подделывается лестью под ходячие в массе понятия и наклонности. Выбранный, как правило, – излюбленник хорошо организованного меньшинства… По теории избиратель отдает свой голос за кандидата, потому что знает его и доверяет ему. Но на практике… он его совсем не знает. Избирателю натвержено о нем речами и криками заинтересованной партии…» – Опять пауза – Наследник записывал медленно.

Победоносцев читал размеренно… Слишком размеренно. Первой жертвой стала старуха Тютчева – раздался нежнейший храп. Дарья получила от Цесаревны толчок в бок и испуганно проснулась…

Наконец чтение закончилось. После чего Победоносцев заперся с Наследником. Все поняли: готовят решительное письмецо…

И вскоре скороход в шапочке с перьями понес послание Государю.

Как я узнал потом, в нем, рассыпаясь в сыновних благодарностях, Цесаревич упрямо предлагал образовать карательную комиссию и назначить Диктатора.

Утром меня разбудил казак из Аничкова дворца. Государь внезапно собирал совещание… Когда пришел в Аничков, все были в приподнятом настроении. Прошел слух – он соглашается на предложение Цесаревича!

Едва успев выпить кофей, в открытых санях мы помчались в Зимний дворец.

Совещание началось. Все было, как прежде – молчание или невнятные выступления министров, которых царь внимательно выслушал. После чего, к изумлению министров, Император объявил то, от чего вчера отказался: назначался Диктатор! Учреждалась «Верховная распорядительная комиссия для борьбы с крамолой». Ей давались чрезвычайные полномочия. Председатель комиссии наделялся Властью, которой обладали в России только самодержцы. Ему подчинялись все высшие учреждения в государстве, в том числе Третье отделение Собственной Его Величества канцелярии и корпус жандармов… Мы поняли: царь сдался!

Все приготовились услышать: «Диктатором назначается Цесаревич…»

Но царь, помолчав, объявил имя:

– Генерал граф Лорис-Меликов!

Последовала немая сцена из гоголевского «Ревизора» – все оцепенели.

Этого армянина никто из присутствующих не знал! Да, он был одним из блестящих генералов недавней Балканской войны. Но он совершенно неизвестен в Петербурге. В столице, как оказалось, у него не имелось даже квартиры…

Далее Государь огласил состав Верховной распорядительной комиссии, оказывается, уже согласованный с этим самым загадочным генералом. Здесь было все, как обычно – сенаторы, генералы и чиновники, ответственные за сохранение порядка. Среди них – два ближайших друга Наследника – Победоносцев и товарищ управляющего Третьим отделением генерал-майор Черевин…

После чего Государь велел пригласить новоиспеченного повелителя.

Он вошел в залу, как-то нелепо поклонился. Выглядел жалко – маленький, явно стесняющийся армянин с воинственными усами… И мы все тотчас подумали, что неизвестный в Петербурге генерал – лишь маска для публики. Всем будет управлять теперь Наследник. Видимо, это сообщил ему после совещания сам Император.

Так считал и сам простодушный Цесаревич. В санях он сказал мне:

– Мы победили! Дай, Боже, успеха, укрепи и наставь!

Цесаревич торжествовал!

И действительно, тем же вечером граф Лорис-Меликов приехал к Наследнику.

Я был во дворце и разглядел его получше. Мне показалось, что он слишком играет в добродушного исполнительного солдафона. Конечно же, это нравилось Цесаревичу, но плохо вязалось с насмешливыми, умными глазами Диктатора.

Они заперлись в кабинете.

Назавтра в Аничковом уже цитировали Лориса: «Я дал себе обет действовать не иначе, как в одинаковом с Вашим Высочеством направлении. Знаю, от этого и только от этого зависит успех порученного мне дела успокоения Отечества…» И так далее!..

После этих слов Цесаревич обнял маленького усатого генерала, и в обнимку они вышли из кабинета.

На следующий день приехал Победоносцев.

Наследник при мне излил ему все свои восторги:

– Это трудяга, скромный боевой генерал! Как и мы с вами, ненавидит отцовскую либеральную бюрократию. Он мне прямо сказал, что готов выполнять все наши предписания. Никакой Конституции! Строгая цензура печати. И неумолимое наказание нигилистов…

В ответ Победоносцев был строг и холоден:

– Я навел о нем справки, Ваше Высочество. Это армянский хитрец и беспощадный человек. Его называли в армии «Лисий Хвост и Волчья Пасть». Кроме того, когда он не у вас, он – там!

Это означало: когда он не лебезит в Аничковом дворце, он делает то же самое в Зимнем!

Но слушать «Самого» Цесаревич впервые не захотел. Что делать, армянин понравился любимой жене. Она прямо сказала Тютчевой:

– Милый Константин Петрович немного ревнует! Простим ему! Все-таки возраст! Мы победили… Когда Саша станет царем, этот чудесный армянин будет нашей правой рукой…

Порой она как-то преждевременно хоронила Государя.

Все в Петербурге интересовались этим малоизвестным генералом. По приезде ему сняли квартиру на аристократической Большой Морской улице – в доме, где прежде жил историк Карамзин, совсем недалеко от моего дворца.

– У вас теперь хороший сосед, – смеялся Цесаревич, – легче будет общаться.

Он направил меня как-то к Лорису, но я встретил нарочито холодный прием. Генерал явно предпочитал общаться лично с хозяевами и не позволял им управлять собой через слуг.

Я собирался к Федору Михайловичу, когда пришел мой камердинер и сказал, что убили «нового»… то бишь Лорис-Меликова! Я помчался в Аничков!

И здесь узнал: все было иначе. Лорис спасся, и не только спасся! Цесаревич восторженно рассказывал подробности…

Граф в сопровождении казаков подъехал к дому и вышел из экипажа… Тогда какой-то молодчик рванулся к нему. Выхватил из-под пальто пистолет и выстрелил – в упор. Пуля скользнула по шинели, но только разорвала ее и мундир. Не дожидаясь нового выстрела, генерал лихо бросился на землю, потом так же молниеносно вскочил. И на глазах остолбеневших казаков накинулся на стрелявшего и повалил его. Опомнившиеся казаки бросились на подмогу, и удалой граф передал им поверженного стрелявшего.

Смелость генерала совершенно обворожила Цесаревича и Минни. Ах как им нравился такой храбрый и, главное, преданный друг! К тому же Петербург впервые за долгое время рукоплескал представителю Власти.

Но я не мог не обратить внимания на непонятное поведение полиции…