Во всех трех столицах отдавали себе отчет в том, что предстоит преодолеть трудный барьер. Появилась уверенность, что Франция и Китай проблем создавать не будут и примут согласованный между СССР, США и Англией вариант решения. Но оставалось открытым, каким сделать этот вариант, как к нему прийти. По мере того как над горизонтом все ярче занималась заря победы над фашизмом, требовалось без промедления искать пути к созданию новой всемирной организации.

Учитывая значение остающихся открытыми вопросов, Рузвельт решил сам провести беседу с советским послом и с этой целью пригласил меня в Белый дом.

Всегда собранный и вежливый, Рузвельт умело совмещал корректность с деловым стилем беседы. Не составила исключения и эта наша встреча. После обмена приветствиями Рузвельт заявил:

– Меня беспокоит отсутствие взаимопонимания по некоторым проблемам, связанным с создаваемой международной организацией.

Затем он подчеркнул значение Совета Безопасности в деятельности по поддержанию мира.

На это я сказал президенту:

– Ваше замечание общего порядка вполне отвечает и нашему пониманию роли этого органа ООН, но расхождения у нас существуют не по этому принципиальному вопросу.

Рузвельт сразу же изложил позицию в отношении принципа единогласия, которую американские представители отстаивали в Думбартон-Оксе. Он, конечно, хотел повлиять на дальнейшее обсуждение возникшей проблемы и на ее решение. Тем не менее по ходу беседы я не почувствовал, что президент особо заостряет вопрос. Он скорее рассуждал, анализировал проблему, искал пути к устранению трудностей.

Мне пришлось привести Рузвельту наши доводы в защиту позиции Советского Союза.

– Для отступления от этой позиции у нас пространства нет, – заметил я, – так же как не было его у наших войск, сражавшихся в Сталинграде. Так говорили наши воины, знавшие, что отступать на восток от Волги дальше нельзя.

Исход беседы пока не давал основания предполагать, что Вашингтон уже готов изменить свой подход. Но из того, что президент всю эту проблему анализировал, размышлял над ней, думал, как примирить обе позиции, было видно, что поиски соглашения по этому вопросу будут продолжены.

Рубеж, перекрывавший путь к решению вопроса о праве вето, окончательно так и не был преодолен на переговорах в Думбартон-Оксе. Мы тогда шутили:

– Три союзные державы никак не могут овладеть этим рубежом, в то время как их войска успешно преодолевают один за другим укрепленные рубежи фашистских армий и одерживают блестящие победы в боях.

И все же у советской стороны сохранялась уверенность, что и американцы, и англичане внесут коррективы в свою позицию, ибо они не могут не отдавать себе отчет в том, что если этого не сделать, то просто не будет Организации Объединенных Наций. Именно так и произошло. Вопрос о праве вето решила Крымская конференция руководителей СССР, США и Англии. Рузвельт сам внес предложение, которое по своей формулировке в основном отвечало тому, на чем Советский Союз настаивал с самого начала.

В итоге достигли договоренности о том, что по всем важным вопросам, за исключением процедурных, решения в Совете Безопасности должны приниматься только при согласии всех его постоянных членов. Это имело принципиальное значение.

Много говорилось на Западе о том, почему Рузвельт пошел навстречу СССР. Немало по его адресу раздавалось и упреков. Но шаг, предпринятый им, объясняется просто. Он смог более трезво, чем некоторые другие политические деятели Вашингтона и Лондона, оценить ситуацию, осознать, что Советский Союз не может отказаться от принципа единогласия пяти держав при принятии важных решений в Совете. И в этом большая заслуга президента.

По достижении принципиальной договоренности о праве вето оставалось еще условиться, кто будет делить на важное и процедурное все то, что предстояло решать Совету Безопасности. Хотя в Крыму этим специально не занимались, но само существование указанной договоренности сделало возможным согласовать в дальнейшем, на Сан-Францисской конференции Объединенных Наций (25 апреля – 26 июня 1945 г.), совместное заявление СССР, США, Англии, Франции и Китая, где указывалось, что процедурным вопросом считается тот, в отношении которого ни одна из этих держав не выражает сомнения, что он является таковым.

Произошло так, что конференция в Сан-Франциско, задачей которой было учреждение ООН – международной организации, призванной объединить усилия миролюбивых стран во имя сохранения всеобщего мира, открылась в тот исторический день, когда советские войска встретились в Германии на Эльбе, в районе города Торгау, с американскими войсками.

Работа конференции проходила в период, когда мир вздохнул облегченно после разгрома гитлеровской Германии. Этот самый большой форум государств со времен Лиги Наций представлял интерес во многих отношениях. Впервые собрались под одной крышей на Тихоокеанском побережье США представители самых различных государств мира, чтобы создать надежную преграду новой войне. Все задавали себе вопросы:

– Какой должна быть эта преграда? Как измерить ее прочность? Что должно лечь в ее основание?

Посланцы государств Европы, по которой с наибольшей жестокостью прокатился раскаленный каток войны, несли особую ответственность за тот вклад, который им предстояло сделать в решение поставленной задачи. Конечно, взоры всех участников были устремлены прежде всего на делегацию СССР.

Историческая заслуга советского народа перед человечеством не требовала рекламы. О победе Красной армии и ее роли в разгроме фашизма знали все. Мы, советские делегаты, это видели и ощущали на себе с первого дня пребывания в Сан-Франциско.

Вместе с тем замечалась известная разница в настроениях по отношению к нашей стране, в реакции на ее конкретные предложения и усилия на конференции. Представители Австралии, Новой Зеландии, Южно-Африканского Союза, ряда стран Латинской Америки с меньшим пониманием относились к позиции Советского Союза. Пламя войны этих стран непосредственно не коснулось. Их потери не шли ни в какое сравнение с жертвами советского народа. Определенную скованность проявили и некоторые страны Азии и севера Африки.

Что касается наших союзников по войне – США, Англии, Франции, – то в их политике уже часто чувствовалось как бы две души. Одна – признавала исторические заслуги страны социализма в спасении человеческой цивилизации от ига фашистских варваров. Другая – отражала их особые, узкие интересы и при обсуждении на конференции наиболее важных вопросов подталкивала к поиску таких решений, которые обеспечивали бы для крупных стран Запада доминирующее положение в мировой политике. И это двоедушие сказывалось во многом. Описанная выше беседа Трумэна с Молотовым в Вашингтоне за несколько дней до открытия Сан-Францисской конференции уже сама по себе настораживала.

Такие страны, как Польша, Чехословакия, Югославия, принимавшие участие в конференции, по всем главным вопросам высказывали взгляды, близкие к нашей точке зрения, хотя сложная обстановка, существовавшая тогда в этих странах, еще давала себя знать. В целом контакты с делегациями этих стран у нас установились дружественные, деловые. Мы почти ежедневно встречались с их представителями.