Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В советские времена мешала цензура – Стругацких не то чтобы начальники не любили, их терпеть не могли, подозревая в каждой книге двойное, тройное и десятерное дно. Оно и было – это обычно называется смыслом. Объёмные они писали книги, а начальство любит, чтобы было плоско, в двух измерениях. По трём осям ему наблюдение за благонадёжностью вести тяжело, что-нибудь пропустить можно – по голове не погладят. Опять же, очень уж их книги на публику сильно воздействовали, популярными были. Их, с учётом вечного дефицита книг в магазинах, даже на машинках перепечатывали, что для советской фантастики было вещью немыслимой. Подозрительные были книги. Но в постсоветские-то годы, когда Стругацких издавали и издают какими угодно тиражами, что мешало? Герман гений, и Стругацкие его любили, и очень хотели, чтобы он свой фильм снимал – ещё в советские времена, и снял он его, хоть и чёрт знает через сколько лет, но смотреть его невозможно. Жить не хочется. Что до Бондарчука, его гением не назовёшь, но он старался. И тоже провал.
Актёры играли замечательные, как всегда у Германа бывает. Один Ярмольник в роли Руматы чего стоил! А смотреть невозможно. Просто Герман, со свойственным ему перфекционизмом, снял СРЕДНЕВЕКОВЬЕ. Настоящее, не такое, которое в фильмах и книгах, а реальное. Его физически чувствуешь. Вонючее, мерзкое, грязное, страшное, суеверное и жестокое. Там нет романтики – чистая физиология и, наверное, он именно это именно так хотел снять. Зачем, другой вопрос, но что хотел, то снял. Так что критикам его фильм, наверное, понравился, а про публику можно было с самого начала забыть. Особенно тех, кто на Стругацких вырос. Повторим, не его вина, имел право – великий режиссёр, и не пошла бы та публика куда подальше, вместе с автором этих строк. Но если б так снимали все, кинотеатры разорились, а телевизоры стояли дома только у кинокритиков. Наверное, он так под конец жизни ко всему вокруг происходящему относился. Что особенно жалко – ждали фильм столько лет, такое было настроение и предвкушение такого удовольствия, а вышла жуткая чернуха…
Это как с живописью. Идёшь на выставку Рафаэля или Тинторетто, а там Босх. Или попроще: для людей, не сведущих в высокой культуре. Собираешься пойти на цветущий луг, к чистой речке с прозрачной водой, или к озеру с кувшинками. Выходишь за калитку, а там хлев, навоз и свинья рожает. А то и ещё хуже – злобный хряк поросёночка жрёт. Тот визжит, отбивается, а его пережёвывают заживо, и на тебя недобро косятся, примериваясь, как бы тебя схарчить следующим номером… Какое настроение будет? Вот и тут такое же. Что до фильма Фёдора Бондарчука – его тоже ждали. Но тут, да простят меня поклонники его творчества, которые у него, наверное, есть, произошла совсем другая чуча. Он книгу, по которой снимал, любил. Невооружённым глазом видно. Бережно снимал, с уважением к авторам. А что получились не Стругацкие, а Бондарчук – опять не его вина. Каждый не только пишет, как он дышит, но и фильмы снимает. Прав был Булат Шалвович, хотя про кино он этого как раз не писал. Другое писал, но не это. Это было про литературу. Однако суть дела та же.
Бывает так: не своим делом занимается человек, деньги на этом большие зарабатывает, успех имеет у спонсоров и начальства (фильмы патриотические, в прокате отбиваются), а смотреть их второй раз не хочется, хоть тресни. Он что по-настоящему знает, сам, у него великолепно получается. В ролях холёных карьерных чиновников замечателен. Так что государственный прокурор в его фильме по Стругацким убедителен до крайности. Как, впрочем, и бюрократ в «Годе культуры». А вот всё остальное… И тут неважно, проваливаются его фильмы в прокате, или окупаются, с учётом голливудского лака, который он тоннами набрасывает, хотя будто собраны они из клипов, как с «Притяжением» было. Совсем это не фильмы, говоря по чести, а кинематографический продукт. Вот есть сыр, а есть сырный продукт. Вид как у сыра, запах, цвет, но не сыр. Так и тут. Вид как у фильма, реклама, артисты хорошие, денег приносит, но не фильм. Хотя деньги приносит, и это по нынешним временам, главное. Опять же фамилия кинематографическая. Но не папа. В прямом смысле слова.
Ветераны сколько «Сталинград» материли… Афганцы по «Девятой роте» так высказывались, за Бондарчука страшно становилось. Старого друга, который в Афганистане служил в рядах спецназа ГРУ, где всю жизнь провёл, тогда майором, особенно бесило, что все у Бондарчука в фильмах в экстренных ситуациях орут. Они у него и в «Обитаемом острове» в такие моменты орут, как резаные. Ему, наверное, кажется, что бойцы так себя в критических ситуациях и ведут. Армрестлинга пересмотрел, или боёв без правил. Явно сам в критических ситуациях не бывал, и с людьми такими особо близко знаком не был. Может, встречался с кем нибудь из них, но не более. Очень спокойные люди. Как удавы. И чем вокруг хреновей, тем спокойней. Такие, как у Бондарчука, горлопаны, на фронте долго не живут, а к спецоперациям их вообще не допускают. Очень уж раздражают, да и толку от них мало. Их за вопли не по делу сразу замочить хочется – без их криков и без них самих воевать легче. Но это к слову. Повторим: жаль. Могло получиться, много что для этого было. И, кстати, зря картину растянул.
В отличие от «Притяжения», есть в «Обитаемом острове» хорошие куски – где его режиссёр знает, что снимает. Сцена, где Неизвестные Отцы принимают решение о начале войны, толковая на редкость. Хотя с розовым танком… мда. Помянутое «Притяжение» теоретически тоже фантастика, хотя главное фантастическое там – сценарий, содержащий на редкость полный набор дурацких идей и штампов, которые только можно было найти по части армии, интеллигенции и народа. Там, где толпа идёт пришельцев громить с криками «Это наша Земля», вообще из всех щелей торчат уши рекламы колбасного брэнда «Папа может». Почти «Мосгорсвет» у Бекмамбетова в «Дозорах», но там оно хоть органично было… По нынешним временам терпимо – «пипл хавает», деньги капают. Но если говорить о том, что писали в своих книгах Стругацкие – товар не тот. Второй свежести эта осетрина. Настроение, что ли, другое? Они-то писали про мир, где было светлое будущее, как в книге «Полдень XXII век». А мы живём в мире, где его нет и