– Это рукопись моей новой книги, – сказала она, протягивая мне бумаги. – Я хочу, чтобы ты прочитала ее.

И я прочла. До сих пор удивляюсь, как я умудрилась тогда быть настолько спокойной. Прочитай я эту рукопись несколько месяцев назад, без предупреждения, она бы меня напугала. Я бы швырнула ее через комнату. Я бы закатила истерику. Я бы не поверила ни единому слову. Но все изменилось. Я изменилась.

– Сильви, твое последнее письмо напугало меня, – говорит Джосс, отставляя чайник в сторону. Она говорит медленно, с расстановкой. У нее нежный, успокаивающий голос, почти как у Мэри Холланд. Джосс собирается назвать свою новую книгу «Вздохнуть полной грудью», и я не могу придумать лучшего названия.

– Но почему?

Джосс подносит свою чашку ко рту, но застывает, так и не сделав ни глотка. С мгновение она смотрит, как чайки чертят над скалой, затем поворачивается ко мне.

– Меня пугает то, как ты спокойно приняла историю о своем отце. Его виновность. Сильви, я никогда не утверждала, что именно из-за твоего отца заболела анорексией, но…

– Может, из-за него, может, и нет. – Махаоны в моем животе не спешат прятать свои стальные крылья. – В любом случае…

– Он часть моей истории, но не ее причина. Он не злодей, не антагонист. Ты должна это понять. – Ее голос звучит так покровительственно, словно мне опять четыре, а ей шестнадцать. Моя милая, умная Линн, которая знает ответы на все вопросы.

– Но и героем и помощником он тоже не был, – сухо замечаю я.

– Ну да. Я понимаю, как тебе тяжело. Но поверь мне, если в первый раз это был страх, гнев, подростковое желание отомстить, то сейчас уже прошло много лет. Я много размышляла, прежде чем решила, что все-таки хочу написать об этом.

Мои глаза блуждают по комнате, останавливаются на огромных свечах ручной работы. Такие свечи стоят целое состояние в авторском магазинчике, а у нее целых восемь штук, и, судя по фитилькам, она зажигает все восемь. Сижу в ее доме и чувствую себя загипнотизированной запахом перечной мяты, как когда-то в детстве. И в то же время этот запах дарит мне безмятежность. Чувствую, что пришло время для вопроса, который висит над нами с самого начала нашей встречи.

– Как я уже писала в своем письме… – медленно начинаю я. – Новая книга. Я ее прочла.

– Ясно, – коротко отвечает Джосс. Но я вижу, что голова у нее наклонена, как у птицы, выуживающей червяка из дырки в дереве. Что она сделает, когда услышит мой вердикт: накроет меня своими крыльями или выклюет глаза?

– Я думаю, это очень… мощный роман. Наделяющий силой. Нет… – не могу найти верное слово. – Думаю, я понимаю, почему ты хотела его написать. Думаю, те женщины, которые его прочтут, узнают о том, как легко попасть в ловушку, но, может быть, также поймут, как отыскать этот капкан в своей жизни и не попасться в него.

– Именно. – Джосс наклоняется вперед, в ее глазах теплится сочувствие и понимание. – Ты одна из тех, кто проник в самое сердце истории. Я не хотела делать эту книгу сенсацией. Я не пытаюсь разоблачить твоего отца. Если я и разоблачаю кого-то, то только саму себя в шестнадцать лет. Выставляю на общий суд мои страхи и заблуждения, мои мечты и надежды. Признаю свои ошибки. И верю, что новое поколение девушек, прочитав мою книгу, их не повторит.

– Я думаю, ты должна опубликовать роман.

Вот и все. Слова сказаны, кости брошены. Целую неделю я балансировала на грани: ругалась с мамой, беседовала с адвокатами, пыталась выпутаться из тенет собственного разума, чтобы вдохнуть полной грудью. Я так старалась убедить всех в своей правоте, что и сама уже перестала себе верить. Лишь встретившись с Джосс, я поняла, чего я на самом деле хочу. Я хочу, чтобы эта история, которая может помочь другим девушкам, была опубликована. Мама не увидела в книге ничего, кроме клеветы на отца. Дэн не мог не защищать меня. Адвокаты не могли не делать свою работу. Но в центре всего этого была Линн. Добрая, умная Линн со смеющимися глазами, вспоминающая страхи и кошмары своего прошлого и превращающая их в искусство. Как я могу затыкать ей рот?

Я знаю, мама считает меня предательницей. Она всегда будет думать, что Джосс всего-навсего гнусная лгунья, мечтающая прославиться за счет моего отца и опорочить его доброе имя. Когда я спросила у мамы, читала ли она показания Джосс, мама взорвалась и начала орать на меня: «Как ты можешь ей верить? Как это может быть правдой? Как это может быть правдой?!»

На что мне хотелось ответить: «А как моя воображаемая подруга могла оказаться настоящей?!» – но я промолчала.

– Спасибо, – благодарно кивает Джосс, и какое-то время мы обе молчим.

– Помнишь, как мы катались по озеру на лодке Мастерсонов? – спрашиваю я наконец.

Она поднимает на меня сияющие глаза:

– Конечно. Ты была такой миленькой в спасательном жилете.

– Я так хотела увидеть дельфинов, – со смехом вспоминаю я. – Пусть все взрослые и твердили мне, что это озеро, а в озерах дельфинов не бывает.

Я бережно хранила в памяти этот день. Голубое небо, искрящаяся лазурью вода; я сижу на коленях Линн, а она мурлычет мне на ухо: «Kum bay ya, my Lord, kum bay ya…»

Конечно, со временем эта память превратилась в «игру воображения», но я цеплялась за эту игру. Я придумала новые беседы и шалости. Я построила тайную дружбу, я создала целый мир фантазий только для себя и Линн. Мир, в который я всегда могла сбежать.

Ирония в том, что, если бы мои родители не убеждали меня так страстно, что Линн была воображаемой, я бы в скором времени забыла о ней.

– Я бы с радостью познакомилась с твоими девочками, – нарушает тишину Джосс. – Пожалуйста, привези их ко мне в гости.

– Обязательно.

– У нас тут иногда проплывают дельфины, – протягивает она, лукаво подмигивая мне. – Постараюсь уговорить их, чтобы они приплыли, когда ты в следующий раз приедешь ко мне.

– Договорились. Но сейчас мне уже пора, – нехотя поднимаюсь на ноги. Я бы с удовольствием осталась у нее в гостях, но Девон довольно далеко от Лондона, а мне нужно вернуться сегодня вечером.

– Обещай приехать ко мне как можно скорее, – просит она. – И привози семью. И да, удачи в субботу.

– Спасибо, – улыбаюсь я. – Прости, что не могу тебя пригласить…

Встречаться с Джосс и приезжать к ней в гости – это одно. Но посмей я пригласить ее на семейное торжество, маму бы хватил удар. Она знает, что я встречаюсь с Джосс, но предпочитает и дальше отворачиваться к окну и яростно моргать.

– Ничего страшного. Я буду думать о тебе, – говорит Джосс и крепко-крепко обнимает меня. В мою жизнь вошло нечто прекрасное. Новая дружба. Или все же старая дружба? Неважно. Настоящая дружба.

Суббота приходит незаметно. Этим ясным утром я готовлюсь к тому, чтобы вступить в новую жизнь. Макияж? Отличный! Платье? Сидит идеально! Волосы? Налачены. Больше я ничего не могу с ними сделать. Даже цветы и ювелирный гребень выглядели бы нелепо.