Небольшая фреска поражает мощной пластикой и ярким колоритом. На её освящение съехалась вся римская знать, чтобы полюбоваться новым творением мастера. За знатью потянулись простые римляне, которым имя Рафаэля было хорошо известно. Это событие не мог обойти вниманием и Агостино Киджи, так как церковь носит имя его небесного покровителя. По такому радостному поводу банкир устроил приём в зале Галатея дворца Фарнезина, во время которого вновь поразил гостей роскошью сервировки стола и изысканностью яств. Неожиданно зашёл разговор о фреске Рафаэля в этом зале. Кто-то из гостей вспомнил дистих из «Стансов» Полициано:

— Что и говорить, — согласился Бембо, — в Галатее столько красоты и поэзии, что перед ней меркнет всё, включая Полифема со свирелью, смахивающего, кстати, на хозяина дома. Вы не находите?

С его мнением согласились все остальные. Когда об этом узнал Дель Пьомбо, в нём вспыхнула скрытая зависть, переросшая во вражду. В ходе приёма хозяин дома уговорил Рафаэля подумать о росписях в только что отстроенных по проекту Перуцци двух новых залах дворца. Ему невозможно было отказать, хотя Рафаэля ждала работа по завершению росписи в ватиканских станцах, к которым он всё более охладевал, поручая написание отдельных сцен ученикам, но неизменно внося в написанное и добавляя что-то своё. Делал он это с присущей ему деликатностью, стараясь не задеть самолюбие старательного исполнителя, благодаря чему в мастерской всегда царил дух товарищества и взаимной поддержки.

Рим жил своей жизнью, целиком зависящей от папского двора, где, казалось, празднествам не было конца. Их главной движущей силой был всесильный кардинал Биббьена, непревзойдённый мастер по организации спектаклей, турниров, приёмов и прочих увеселений. Центром театральной жизни стал дворец Канчеллерия, приобретённый кардиналом Риарио благодаря крупному карточному выигрышу у кардинала Чибо, племянника папы Иннокентия VIII и родственника Биндо Альтовити, с которым Рафаэль поддерживал дружеские отношения.

Внутренний двор дворца был оформлен Браманте для театральных представлений со сложным сценическим оборудованием. На одном из спектаклей благодаря неожиданному курьёзному случаю Рафаэль познакомился с Томмазо Ингирами, учёным и директором ватиканской библиотеки. В тот день давали трагедию Сенеки «Федра». Во время спектакля вдруг не сработала deus in machina. Наступила заминка, и публика зашикала, воззрившись на сидящего в кресле на возвышении папу Льва X, который начал терять терпение. Тогда из зала поднялся на подмостки полноватый человек и принялся читать страстный монолог Федры. Зал затих, поражённый вдохновенным чтением, исполненным подлинного артистизма. Зрители наградили смельчака, спасшего положение и заполнившего вынужденную паузу, громом аплодисментов. Эта история обрела широкую известность, а её герой Ингирами с той поры получил прозвище «Федра».

Рафаэль подружился с Федрой Ингирами, оказавшимся скромным добряком несмотря на свою феноменальную начитанность и знания, что особенно привлекало в нём Рафаэля, и вскоре написал его портрет (Флоренция, Питти), пополнивший блистательную галерею римских портретов. Сорокалетний библиотекарь и учёный изображен за рабочим столом с книгами и чернильницей, облачённый в красное одеяние, подпоясанное светлым кушаком, и такую же шапочку на голове. Ингирами о чем-то задумался, держа перо наготове. Взор его раскосых глаз навыкате обращён кверху, словно в ожидании откровения свыше. Рафаэлю удалось запечатлеть на портрете этот удивительный миг творческого озарения во время позирования.

Ингирами немало рассказал молодому другу художнику о нравах ближайшего папского окружения. Лев X не особенно утруждал себя пастырскими обязанностями, проводя время в праздности. Единственной его заботой было появление каждое воскресенье в окне Апостольского дворца и обращение к народу, собравшемуся на площади Святого Петра, с традиционной молитвой Agnus Dei. Но по сообщениям своих советников, папа был обеспокоен повсеместным брожением умов, подрывающим устои Церкви, и в обнародованной им первой энциклике, составленной тем же Ингирами и другими теологами, Apostolici regiminis, не подлежащей обсуждению и обязательной к исполнению, он ополчился на некоторых философов и литераторов, отрицавших догму бессмертия души. Особенно досталось философу Помпонацци за его крамольнее взгляды.

В мастерскую к Рафаэлю как-то зашёл оказавшийся временно не у дел Эджидио да Витербо.

— Каждая новая метла метёт по-своему, — объяснил он своё удаление от папского окружения и посоветовал художнику быть осторожнее в беседах с друзьями-гуманистами, ибо двор настроен по-боевому, видя всюду крамолу.

Завершая с помощниками работу в Станце Илиодора, Рафаэль узнал, что с Браманте случился удар на встрече с подрядчиками прямо на стройплощадке. Бросив все дела, он побежал навестить старшего товарища и наставника. В комнате были какие-то люди и знакомый врач Джовио.

— После кровопускания больной пришёл в себя, но говорить пока не может. Лучше его не тревожить, — сказал Джовио.

Но Рафаэль решил хоть краем глаза взглянуть на беднягу. Увидев коллегу, Браманте знаком попросил подать ему картон и карандаш. Слабеющей рукой он написал: «Умоляю вас, не оставьте начатое мной…» и потерял сознание.

Усилия врачей не увенчались успехом, и 12 марта 1514 года Браманте не стало. По распоряжению Льва X он был погребён в гроте собора Святого Петра, являющемся усыпальницей пап и выдающихся лиц. Для Рафаэля смерть Браманте была невосполнимой утратой. Он проработал с ним бок о бок шесть лет, почерпнув много ценного, что позволило ему вплотную приобщиться к архитектуре. Браманте не раз приглашал его на строительную площадку, чтобы показать какое-нибудь новшество. Однажды Рафаэль, набравшись смелости, познакомил его со своим макетом собора, каким он ему представлялся. Словно предчувствуя свой конец, Браманте сказал тогда:

— Если что-нибудь со мной случится, прошу лишь об одном — близко не подпускайте к проекту наглеца Сангалло!

Неприязнь Браманте к архитекторам Сангалло Рафаэль не разделял, но своего мнения не высказывал, чтобы не раздражать мастера. Он привязался душой к старому архитектору и горько скорбел по поводу его кончины.

Осиротевшая стройка не могла оставаться без хозяина — уж очень много лиц было в ней заинтересовано, а на возведение христианской святыни были отпущены огромные средства и каждому не терпелось урвать кусок пожирнее. По указанию папы расходование средств взял под свой контроль верный ему кардинал Биббьена, который по-дружески попросил Рафаэля присматривать исподволь за стройкой.

— Его Святейшество возлагает на вас большие надежды, а пока приглядитесь к Антонио Сангалло, племяннику наших знаменитых братьев архитекторов, которого я направил на стройку вам в помощь.

Памятуя о наказе покойного Браманте, Рафаэль все же не мог выступить против такого решения, сознавая, сколь сильна при дворе флорентийская партия. Её представители заполонили весь двор, заняв ключевые посты. Даже прислуга была вся как на подбор заменена выходцами из Тосканы.