– Милая, крест – всего лишь безделушка. Я подарю тебе куда более красивые драгоценности. Мне невыносимо другое: знать, что мой братец и его чудовищная жена так со мной обращаются. Она расхаживает по дворцу в драгоценностях королевы, а ведь королева – ты! До тех пор, пока мой племянник не женится, ты остаешься королевой. И ты – моя жена. Я уже не говорю об их ценности. Это пренебрежение ко мне, Катерина! – Он хлопнул себя ладонью по бедру.

Она молчала. Нет смысла убеждать его в том, что так называемая безделушка очень ценна для нее, нет смысла объяснять, как она дорога ей. Кроме того, теперь у нее есть Томас. Она вспоминает, сколько часов перебирала пальцами жемчужины и думала о нем, гадала, где он и с кем, внутренне бурля при мысли, что он может полюбить другую. Теперь он ее муж. Ничего подобного она прежде не знала. Он как будто вдохнул в нее жизнь. Он играет на ее теле, как на музыкальном инструменте. Она постоянно горит желанием.

Она и не догадывалась, что способна на такую безудержную страсть. Всю жизнь Катерину Парр считали хладнокровной и разумной.

Однако она уже чувствует, как он отдаляется от нее – постепенно, мало-помалу, и все же… Сначала его удерживала интрига. Лорд-протектор кипел от ярости, узнав об их свадьбе, да и король не обрадовался, когда выяснилось, что у него испросили позволения на брак, который уже состоялся. Томас, правда, все уладил, как и обещал. Ему удалось задобрить молодого короля. Наверное, по сравнению с лордом-протектором, который и вздохнуть бедному мальчику не дает без своего позволения, Томас для него – как глоток свежего воздуха. Томас дает племяннику деньги на карманные расходы, ведь стараниями лорда-протектора король беден как церковная мышь. И пусть мальчик теперь отдалился от нее, но он едва ли забыл, как она заботилась о нем, когда он только-только вышел из младенческого возраста.

И все же тайное замужество лишило Катерину доверия короля. И с Марией нет прежней близости. Мария не одобрила ее брак, считает, что тем самым она продемонстрировала неуважение к ее отцу. Не следовало вдове Генриха Восьмого так быстро снова выходить замуж. Мария перестала отвечать на письма Катерины.

Сеймура радовала атмосфера скандала. Когда стало известно о том, что они поженились, в Лондоне появились отвратительные памфлеты с рисунками, в которых подвергалась сомнению добродетельность Катерины. Ей было известно о памфлетах со слов Хьюика. Как же она мучилась от стыда! Томас был ее оплотом; рядом с ним она могла и дальше жить с высоко поднятой головой и сносить язвительные замечания Стэнхоуп. Та не стеснялась в выражениях. Она говорила о том, как низко пала Катерина, после короля выйдя замуж за младшего брата. Стэнхоуп не изменилась; всю жизнь она карабкалась вверх по иерархической лестнице. Она всегда точно знала, кому и когда положено стоять на той или иной ступени. Ради того, чтобы забраться повыше, она готова была идти по головам.

Скандал только распалял Томаса; он радовался, что обязан защищать жену, ограждать ее от неприятностей. Но вот скандал утих; все мало-помалу смирились с их новым положением. И Катерина почувствовала с его стороны некоторое охлаждение. На публике ничего не заметно; он изображает пылкого влюбленного. Иногда ей кажется, что его страстность – всего лишь игра; от него веет холодком. По мере того, как он отдалялся, она все больше желала его. Ее пыл рос, поглощая ее.

По дорожке шел садовник, Катерина окликнула его, поманила к себе.

– Уолтер, будьте добры, срежьте немного лаванды, – сказала она. – Ее нужно разбросать в моей спальне.

Садовник почтительно снял шапку и щурился на солнце. В руке он держал луковицы; под ногтями у него была земля.

– Что это? – спросила она.

– Гиацинты, мадам, – ответил он. Катерина почувствовала, что муж не сводит с нее гневного взгляда. – Я сохраню их до следующего года; тогда мы сможем любоваться ими весной. Это те самые душистые, которые вам так нравились.

– Уолтер, с нетерпением жду, когда можно будет снова любоваться ими и наслаждаться их ароматом.

– Довольно! – рявкнул Сеймур, и Уолтер отошел. – С какой стати ты зовешь его по имени? – возмутился он.

– Так его зовут, – ответила Катерина, с улыбкой гладя бороду мужа.

– Я не потерплю, чтобы ты так запросто обращалась со слугами.

– Ах, Томас, я знала его отца, а его самого помню еще мальчишкой.

– Не потерплю… – Он умолк и вдруг крепко схватил ее за запястье. Катерина ахнула, хотела что-то сказать, но он ее перебил: – И болтовня насчет гиацинтов… Он слишком фамильярен! Я от него избавлюсь.

– Как хочешь, – ответила она, понимая, что, если она станет защищать садовника, все будет только хуже.

Сеймур не смотрел ей в глаза; он дулся, как маленький мальчик. Хотя его желание угасало, зато ревность расцветала пышным цветом. Он не позволял ей оставаться наедине ни с одним мужчиной, даже с Хьюиком. Иногда Катерине казалось, что в глубине души ее муж согласен с автором памфлета, в котором подвергается сомнению ее добродетель. Впрочем, его ревность доказывала, что он по-прежнему ее любит. Конечно, Томас собственник, он горд и заносчив, как мальчишка, и все же в чем-то он ей не доверяет.

Она слышит, как в музыкальном салоне поет Елизавета; ее высокий и звонкий голос невозможно перепутать ни с чьим. Песенка плывет в вечернем воздухе.

– У девочки красивый голос, – заметила она.

– Я должен идти. – Сеймур небрежно поцеловал ей руку, развернулся и широким шагом ушел прочь.

Глядя ему вслед, глядя, как полы плаща взлетают вверх при ходьбе, Катерина думала о том, что слишком сильно его любит. Она вспоминала, как ночью он прижимается к ней всем телом, как его руки ласкают ее, – и изнывала от желания. При такой страсти у них непременно будет ребенок… иначе и быть не может. Но время уходит. Прожитые годы начинают сказываться на ней. В тридцать пять многие женщины уже не могут рожать. Правда, к тридцати пяти годам большинство женщин выглядят старухами; они расползлись и обрюзгли после многочисленных родов. А у нее, как сказал однажды Томас, срывая с нее сорочку, «фигура молодой девушки».

– Ты вернешься вечером? – крикнула она ему вслед, но он ее не слышал, а если и слышал, то не ответил. Она села на траву, расправив юбки, и потерла зудящие глаза. Она слышала цокот копыт у конюшни – он уезжает. Он вернется к ней, в этом она уверена, ведь они поженились по любви. Он всего лишь дуется.

– Вам грустно? – вдруг раздался чей-то тоненький голосок.

Катерина вздрогнула от неожиданности.

– Джейн! – воскликнула она. – Как вы меня напугали. Я думала, вы в музыкальном салоне, с остальными.

– Вы плачете?

– Нет, Джейн, просто у меня чешутся глаза, и я их терла.

– У вас печальный вид.

– Нет, Джейн, как я могу печалиться, когда у меня есть все, чего я желаю?

Джейн озадаченно улыбнулась; девочка, видимо, не понимала, как можно получить все, чего желаешь.