А в Муроме засели Ряполовские и Василий Оболенский с государевыми сыновьями. Новое правительство было в состоянии послать войска и взять Муром. Но понимало, что рать спугнет опекунов и княжичей, они могут удрать в Казань. А как отреагирует Улу-Мухаммед? Василий II был его вассалом, хан ждал от него выкупа и дани… Шемяка задумал выманить детей без боя, обратился к рязанскому епископу Ионе. Обещал, что сделает его митрополитом, если он доставит в Москву Ивана и Юрия Васильевичей.

Однако Иона был честным и искренним служителем Бога, на посулы не поддался, взялся выяснять: с какой целью Шемяке требуются княжичи? Тот крутился – дескать, надо избежать усобицы, татарских нашествий. Епископ указывал, что для примирения новый государь должен пойти на уступки. Шемяке пришлось дать клятву, что он не причинит детям вреда, а их отца освободит, даст ему удел, вот и поселятся всей семьей. Лишь после этого Иона согласился взять на себя поручение, отправился в Муром.

Ряполовские с Оболенским тоже пребывали в неопределенном положении. Детишек спасли, но ведь было ясно, что держаться одним городом против всей страны бессмысленно. Ехать к хану? Это означало навести на Русь татар, будут гореть города и села, люди проклянут таких борцов за справедливость. Впрочем, и заступничество Улу-Мухаммеда никто не мог гарантировать. Если Шемяка подтвердит обязательства выплатить деньги, да еще и увеличит сумму, хан переориентируется на него, а княжичей выдаст. Приезд Ионы открывал хоть какой-то выход из тупика. Конечно, верить обещаниям Шемяки было трудно. Опекуны потребовали, чтобы епископ принял мальчиков под свою личную ответственность.

В городском соборе он совершил особый обряд, взял Ивана и Юрия «под епитрахиль». Вместе с Ряполовскими повез княжичей в Переславль, где находился новый великий князь. Он облобызал племянников, изобразил слезы умиления, чествовал гостей пирами. Бояре присягнули служить ему. Подразумевалось, что раздоры кончились. А на третий день посреди пирушек любвеобильный дядюшка распорядился отослать детей к отцу в Углич. Но они не должны были встретиться. Шемяка отдал тайный приказ по дороге утопить их «в реце Волзе, в мехи зашивши». Хотя он явно недооценил Иону. Епископ заподозрил неладное, вызвался провожать княжичей. Убийство пришлось отменить. Но клятвы отпустить узников и предоставить удел великий князь предпочел забыть. Сыновья всего лишь попали в заключение вместе с родителями.

И все-таки узурпатору не суждено было почить на лаврах. Способствовал этому он сам. Слишком спешил обогатиться, а способ нашел простейший – притягивать к суду и разорять зажиточных хозяев. Не зря Шемякин суд вошел в поговорку. Кроме того, новый государь велел собирать московские деньги и перечеканивать, а при этом жульничал, уменьшил вес серебра в монетах. Подчиненные не уступали князю: раз уж повезло, дорвались до власти, как руки не погреть? Подати не уменьшились. Суммы, предназначенные для выплат татарам, собирались теперь для Шемяки, а чиновники старались и для себя. Но и многие участники заговора очутились у разбитого корыта. Татарских наместников из городов и волостей выпроводили, а освободившиеся места все равно не достались прежним владельцам, их расхватали угличские и галичские бояре.

Шемяка по-прежнему дорожил союзом с внуками Кирдяпы, расплатился с ними обещанными Суздалем, Нижним Новгородом, Городцом, Вяткой. Князья-бродяги, впервые в жизни получив собственное княжество, принялись перекраивать его по-своему. Отбирали вотчины, принадлежавшие москвичам, хозяев выгоняли вон. Повыгоняли и московских чиновников, вознамерились править совершенно независимо. Шемяка безалаберно махнул рукой на отделение восточных областей, считал, что дружба с Кирдяпичами важнее. Постарался укрепить дружбу и с Новгородом, отправил туда «поклонщиков». Они поклонились республике не только спинами, но и возвращением всех «вольностей», от которых ее заставили отказаться московские государи. Новгородцам подобный поклон понравился, избрали Шемяку своим князем.

Хотя этот шаг напрочь перечеркнул его альянс с Борисом Тверским. Борис-то раскатывал губы, что при разделе пирога Новгород достанется ему. А по разным городам люди чувствовали – они получили отнюдь не подарок. Сравнивали, вспоминали – ведь при Василии Васильевиче было лучше. Совсем не гладко, трудно, а все равно лучше. Был порядок, а сейчас он рушился… Шемяка надеялся обрести опору в лице Церкви, постарался исполнить обещание Ионе сделать его митрополитом. Поселил в Москве в митрополичьих палатах, отдал под его управление церковные структуры. Но и эти расчеты обернулись не в пользу великого князя.

Рядом с его палатами возник второй центр власти, духовный. Теперь Иона постоянно приходил во дворец, на заседения князей и бояр. Человеком он был принципиальным, не лебезил, откровенно укорял Шемяку в клятвопреступлении: «Ты ввел меня во грех… Бог накажет тебя, если не выпустишь великого князя и не дашь ему обещанного удела». А нарушение клятвы великим князем делало недействительной присягу его вассалов. Ряполовские убедились, что их обманули, и задумали силой освободить Василия П. К ним присединились воеводы Стрига Оболенский, Ощера, несколько сотен детей боярских. Выступили к Угличу, надеялись внезапно налететь на город. Но Шемяке донесли, он выслал погоню. Ряполовские и их соратники взялись за сабли, в жаркой схватке разгромили отряд. Однако стало ясно, что неожиданно нагрянуть в Углич уже не получится, и они повернули в Литву.

Для узурпатора их заговор стал крайне тревожным сигналом. За первой ласточкой появятся другие. Шемяка ласкал и лелеял Ивана Можайского, в самом деле предоставил ему властвовать с собой – а то как бы не предал. Два князя попытались еще раз подольститься к Церкви. Созвали Освященный собор, попросили епископов обсудить, как возвести Иону в митропольчье достоинство. Но до канонических вопросов дело не дошло. Епископы привозили отовсюду неутешительные сведения – народ волнуется. А Иона даже слышать не желал о своем посвящении в сан. Упрямо повторял: сперва надо исполнить обет, освободить Василия.

Его требования прозвучали прямо на соборе, считай, от лица всей Церкви. А Шемяка маневрами со святителем сам себя загнал в безвыходное положение. Отступать, менять Иону на более покладистую фигуру было поздно, престол под сообщниками и без того зашатался. Поразмыслив, великий князь согласился, но придумал, каким образом можно это обставить с выгодой для себя. Устроить пышную церемонию примирения с двоюродным братом! Церковь удовлетворится, а Василия он свяжет по рукам и ногам страшными клятвами. По Руси разойдутся слухи о милосердии нового государя и о клятвах старого – пускай народ знает, нечего мечтать о его возвращении.

Шемяка повез в Углич весь собор – Иону, епископов, архимандритов, созвал князей и бояр. При высокопоставленном скопище великий князь обнял Василия, просил прощения. Узник прочувствованно отвечал, что он сам во всем виноват, пострадал за свои грехи и беззакония, был достоин смерти. Благодарил врага за то, что пощадил его, дал возможность покаяться. Повторял текст присяги, которую ему диктовали. Она была необычной, сопровождалась угрозами таких проклятий на собственную голову, что у присутствующих мурашки бежали по коже. Потом сидели за общим столом, рекой лились вина и меды, размазывались по щекам умильные пьяные слезы…