Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Оно от Джона?
— Да.
— Вы до сих пор не разговариваете?
— Нет.
— Я понимаю, это не мое дело, — сказала я, когда из тостера выпрыгнул кусочек хлеба, — но, по-моему, ты поступаешь неправильно.
— Ты права, — ответил Эд. — Это не твое дело. — Я вздрогнула. — Извини, Роуз, — сказал он. — Извини, что я нагрубил. Это мои семейные проблемы, и ты здесь ни при чем.
— По-моему, тебе повезло, что у тебя вообще есть брат и есть с кем поссориться, — сказала я, открыв банку мармелада. — Хотела бы я, чтобы у меня был брат. — И тут мне пришло в голову: а что, если у меня есть брат? Может, на самом деле есть, и скоро я с ним познакомлюсь. От предвкушения по коже пробежали мурашки.
Среди писем были какие-то бумаги с работы Эда. Он сел на улице, за столиком в саду, и принялся читать их на теплом весеннем солнышке, а я писала колонку в доме.
— Скажи, если захочешь еще кофе, — крикнула я, включив ноутбук.
— Спасибо.
Я писала черновики ответов, как обычно делаю, но тут у меня сломался карандаш. Я взяла точилку, подошла к мусорному ведру и стала точить карандаш. Заглянула в плетеную корзину, куда падали деревянные стружки, и замерла. На самом дне лежало разорванное письмо, написанное знакомым почерком, который я видела только сегодня утром. Еще одно, более раннее письмо от Джона. Он, должно быть, дошел до грани отчаяния, подумала я. И невольно наклонилась и достала письмо. Пожалуйста, Эд, ты моя единственная надежда, — прочитала я. У него был мелкий, аккуратный почерк. — Я знаю, у нас были разногласия, но ты мой последний шанс. Бедный парень, он явно сильно нуждался в деньгах. Жаль, что Эд не хочет ему помочь. Но я ничего не могла сделать, потому что не знаю, что там у них произошло, и не знакома с Джоном. Я заметила в мусорном ведре еще кое-что: листок бумаги со списком цифр, исписанный почерком Эда, он явно что-то подсчитывал. Закладная Патни, — написал он, — 300 т. фунтов. Неудивительно, что он не хотел одалживать деньги брату, ведь у него у самого лишних нет. Внизу было написано: Дом Р. в Кэмбервелле, 200 т. фунтов? Если Р. вложит 150 т. ф., закладная на Патни = 150 т. ф., т. е. 700 ф. в месяц.
Сердце ушло в пятки. Я вышла на улицу.
— Эд, что это значит? — спросила я, положив перед ним листок.
— О чем ты? О. — Он вспыхнул.
— Я увидела это в мусорном ведре — не бойся, я не копалась там, это лежало сверху. Как это объяснить?
— Очень просто, дорогая. Я рассуждаю практически, только и всего, — с умным видом объяснил он. — Я хочу, чтобы ты ко мне переехала, ты это знаешь, — это не секрет. Я просто делал подсчеты: что получится, если ты продашь свой дом.
— Но я не хочу продавать свой дом, — возразила я. — Мне нравится там жить.
— Знаю, знаю. На данном этапе это всего лишь гипотеза, но потом, когда ты его все-таки продашь и внесешь свою долю, — это же нормально для женатых людей, Роуз, у нас будет достаточно денег, чтобы вести приятную жизнь. Мы могли бы путешествовать, ездить кататься на горных лыжах и развлекаться, делать все то, что нам раньше не удавалось. Если тебе не нравится жить здесь, мы могли бы продать этот дом и купить другой, на общие деньги. Мы можем начать все сначала, Роуз, так что я просто подсчитывал затраты. Всего лишь безобидная маленькая фантазия.
— О. — Мое возмущение испарилось, как вода. — Но пока я не готова принимать серьезные решения.
— Я знаю, что не готова. И не нужно этого делать. Никакой спешки.
Я вернулась в дом и решила ответить на электронные письма. Электронную почту нужно разбирать быстро, иначе сообщения накапливаются. Беверли прислала черновики писем, чтобы я их просмотрела, и еще одно электронное письмо, в котором говорила, что разговаривала со своей подругой Джилл Харт. «Джилл поговорила с Мари-Клер, — писала Беверли, — но лучше я расскажу тебе об этом при личной встрече, если, конечно, тебе все еще интересно». Да, подумала я, еще как интересно. Мари-Клер привязалась к Эду, отбила его у меня и бросила, и мне очень любопытно узнать почему.
В тот вечер у меня был эфир на радио «Лондон», как обычно по вторникам, но не вместе с Минти, которая ушла в декретный отпуск, а с Тесс, которая ее подменяла. Мы поговорили о злоупотреблении алкоголем, вдовстве, судебных тяжбах за отцовство, непримиримых свекровях, насилии в семье и отпусках, превратившихся в ад. Мне не очень понравился этот эфир, я заметно устала и, забравшись в такси, подумала, не попросить ли Беверли иногда вести программу вместо меня, если она захочет, конечно: а она наверняка захочет. Еще на меня напало уныние, потому что никто до сих пор не ответил на мое объявление. И тут мне на мобильный позвонила Беа, в истерике.
— Роуз, — прорыдала она. О боже. Очевидно, она опять поругалась с Беллой. Я собралась с духом, готовясь выслушать детали. — Роуз?
— Да, Беа, в чем дело?
— Произошло — ух, ух — что-то ужасное.
— Что?
— Ух, ух — катастрофа.
— Что?
— Даже не знаю, как мы с этим справимся.
Мне стало плохо.
— Справимся с чем?
— Ух, ух — это так ужасно…
— Что ужасно? — повторила я.
— Ух, ух, — прохныкала она.
— Ради бога, говори, в чем дело, Беа. Вас что, ограбили?
— Нет, — вздохнула она.
— Проблемы с бизнесом?
— Нет. С Беллой беда, — всхлипнула она.
— Что стряслось?
— Ух-ух…
— Выкладывай, Беа!
— Ух-ух, — задыхалась она. Это было невыносимо.
— Говори!
— Ух-ух-ух, — он ее бросил!
Я вытаращилась в окно, онемев от удивления.
— Эндрю?
— Да. Он ее бросил. Ублюдок!
— Когда?
— Сегодня вечером. Я ждала, когда твой эфир закончится.
— Как это случилось? — спросила я, хотя догадаться было нетрудно. Очевидно, его достало то, что Беа постоянно ходила за ними хвостом, и он решил, что пора с этим покончить.
— Мерзавец, — ненавидяще прошипела Беа. — Я же говорила тебе, что он ее бросит.
О.
— У него другая?
— Нет, — ответила она. — Причина не в этом.
— Так в чем же?
— Ух-ух.
— Почему он ее оставил? — допытывалась я. — Почему?
— Потому что Белла беременна! — всхлипнула она.
— Я тебе говорила, — сквозь плач пролепетала Беа. На следующий вечер я сидела у близняшек на кухне. — Я говорила, что он ее бросит, и так и произошло. — Я вспомнила, как Беа недавно уверенно предсказывала, что Эндрю поступит с Беллой как отъявленный негодяй и заставит ее страдать. Как в воду глядела. Но самое поразительное было не то, что Белла осталась с носом, а реакция Беа — очень странная. Я-то думала, она испытает облегчение, будет довольна, но она совсем ошалела от горя.