Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Они выжмут из тебя правду, – отстраненно подумала Николь, будто не о себе. – Никто не сможет молчать, когда за дело берется пыточных дел мастер».
Может быть, пока не поздно, крикнуть в лицо Гуго де Вержи, что он собирается замучить дочь родного брата? Граф устыдится и остановит этот кошмар…
«Граф прикажет вырвать тебе язык, – поправила себя Николь. – А пытки, которым тебя подвергнут, будут еще изощреннее в отместку за то, что ты напомнила о его преступлении».
– Может брызнуть, ваша светлость, – предупредил Дидье, засучивая рукава. – И еще приготовьтесь: она будет громко кричать.
Николь посмотрела на него, на щипцы в его руке, на собственную ногу… Мысль, которая смутно бродила в голове, вдруг оформилась в слова.
– Очень недолго, – улыбнулась девочка.
Ей стоило большого труда сделать это непринужденно. Но судя по тому, как вытаращился на нее Дидье, у нее получилось.
– Что? – переспросил палач, кажется, не поверивший ни своим ушам, ни своим глазам.
– Приступай! – приказала ему Николь, продолжая улыбаться. – Ну, давай же!
Насмешливая уверенность в ее голосе заставила Жана Лорана и Гуго де Вержи переглянуться.
– Ты сошла с ума, малютка? – заботливо поинтересовался маркиз.
Николь не нужно было притворяться, чтобы голос ее звучал устало и равнодушно.
– Это вы сошли с ума, если полагаете, что сможете пытками выбить из меня желаемое.
Палач занес руку, чтобы наказать ее за непочтительные речи, но граф жестом остановил его.
– Дидье, не торопись, – протянул он, рассматривая девочку, как редкое животное. – Это даже занятно…
– Нет, торопись, Дидье, торопись, – возразила Николь. – Освободи меня. Один надрез – и я покину вас, ваша милость.
– О чем ты говоришь?
Голова Николь была притянута к подголовнику, но графу де Вержи показалось, что девчонка надменно вскинула ее.
– Меня защищает колдовство. Я выпила отвар, который закипит в моей крови, едва только тело ощутит боль. Он убьет меня легко и быстро.
– Врешь! – возмутился слуга.
Николь не стала отвечать.
Жан Лоран озадаченно склонил голову набок:
– Ты ведь лжешь, малютка. Кто мог дать тебе подобный отвар, даже если такой существует?
Глаза Николь сверкнули злым торжеством.
– Моя мать, – раздельно проговорила она. – Колдунья Черного леса!
Дидье разинул рот, и вдруг осторожно отодвинулся от ее стула.
– Колдунья Черного леса? – повторил Гуго де Вержи, вглядываясь в девочку. – Твоя мать?
– Да!
Наступило молчание. Двое мужчин рассматривали привязанную к стулу Николь, и оба думали об одном: сбежав из замка, девчонка стремилась на кладбище Левен, где обреталась колдунья. А нынче утром старуха убила себя, лишь бы не дать им добраться до малютки.
– Гуго, похоже, она не врет, – наконец тяжело уронил Мортемар. – Это все объясняет…
Граф молча потер ладони. Признание Птички обескуражило и отчего-то испугало его. Перед глазами встало другое лицо – смуглое, гладкое, как камень, обкатанный морской водой. Он искал сходство и теперь, после ее слов, находил его: в твердой линии губ, в глазах, пусть другого цвета, но так же широко расставленных, а главное, взирающих на него с тем же насмешливым вызовом. Вот оно что… Птичка – дочь ведьмы!
– Ты поэтому украла камень? – вдруг спросил он. – Для матери?
Николь молчала. Она не знала, как отвечать на этот вопрос.
Маркиз отвел Гуго в сторону, и они заговорили приглушенно и быстро. До Николь доносились лишь обрывки фраз, из которых она не могла ничего уловить. Но ей довольно было и того, что она получила временную передышку.
Слабое злорадство проснулось в ней. Она поселила в них страх убить единственного человека, способного вернуть им камень. Даже если они сомневались в ее словах, цена за то, чтобы убедиться в своей правоте, могла оказаться слишком высокой.
«Мама, ты в который раз спасаешь меня. На этот раз одного твоего имени оказалось довольно».
Но все злорадство Николь как рукой сняло, когда Гуго де Вержи обернулся к ней. Не растерянность и не сомнения были написаны на его лице. Граф улыбался, и в этой улыбке была снисходительность сильного игрока, заранее знающего, что он победил.
Николь постаралась сохранить спокойствие. Но что они придумали?
– Иди наружу, Дидье, – приказал Жан Лоран. – И прикажи привести сюда…
Имя он проговорил негромко, повернувшись к Николь спиной. «Кого привести? – заволновалась она. – Кого?»
Ответ она получила скорее, чем хотела. Дверь распахнулась второй раз, и охрана маркиза втолкнула в комнату человека, узнав которого Николь не сумела удержать испуганного восклицания.
– Матье!
Граф понимающе улыбнулся.
Матье изумленно озирался. Руки у него были связаны за спиной, во рту торчал кляп. Гуго де Вержи небрежно толкнул его, и помощник кузнеца свалился на пол возле стены.
– «Умелый правитель знает о своих слугах больше, чем они сами о себе ведают, и уподобляется отцу в отношении неразумных чад», – наставительно произнес граф, явно цитируя какую-то книгу. – Скажи мне, Птичка, разве этот юноша не друг тебе? Разве не с ним ты намеревалась связать свою судьбу?
Девочка молчала, с отчаянием глядя на Матье, с трудом поднявшегося на колени. Он, кажется, не узнавал ее и не понимал, что происходит.
– Если ты и не соврала, зелье ведьмы защищает только тебя, – хохотнул маркиз. – Но не других. Давай проверим, так ли это?
Он одним рывком поднял за шкирку несчастного Матье, сгреб со стола нож Арлетт, казавшийся соломинкой в его огромной лапе, и поднес лезвие к шее юноши. Матье забился, как пойманная рыба, но стоило маркизу вдавить нож в его кожу, он оцепенел.
Безразличие, так надежно защищавшее Николь, лопнуло, как мыльный пузырь.
– Нет!
От ее крика Матье вздрогнул. Николь видела, как в его глазах мелькнуло узнавание, и он промычал что-то невнятное.
– Да, это именно она, – подтвердил граф. – Наша Птичка. И только от нее зависит, будешь ли ты жить или умрешь здесь.
Жан Лоран поджал губы:
– Так что ты решила, малютка?
Глядя на них, Николь отчетливо поняла, что сила определяется готовностью жертвовать не собственной жизнью, а только чужими.
– Я скажу, – торопливо выкрикнула она. – Скажу, только отпустите его!
Маркиз де Мортемар шагнул к ней.
– ГДЕ?!
Запинаясь и глотая слезы, Николь объяснила, куда спрятала камень.