того времени, приобрел гораздо более решительный, мрачный, и абсолютный характер.<…>

Между тем в наше время философы и ученые находятся в том же самом положении, как и древние: они высказывают разные взгляды, создают различные системы и теории, но об одной и той же действительности. Можно даже утверждать с полным основанием, что представление о мире, принадлежащее новому времени, далеко не страдает тою шаткостью в деталях, которая характеризует миропонимание древних. Новые взгляды в этом отношении гораздо определеннее и точнее, они гораздо легче укладываются в ясные и строгие формулы. Наше понятие о мире, несомненно, обладает еще большим внутренним единством, чем какое было в идеях о существующем у мыслителей и ученых давнего прошлого. Но чрезвычайно важно то, что мы верим в совершенно другой мир, нежели они. Наш мир и традиционный мир античной философии, средневековой схоластики и мыслителей Возрождения не имеют ничего общего, даже более – они находятся между собою в отношении полной противоположности» (Лопатин, с.8–14).

Лопатин приводит примеры различий двух мировоззрений и заканчивает это рассуждение словами, которыми и я хочу закончить весь этот раздел: «Сейчас приведенные утверждения, в которых новое миросозерцание так резко противополагается старому, по крайней мере, в огромном их большинстве, для сознания современных мыслящих людей представляют своего рода аксиомы. И мы не хотим знать, что они были поразительною новостью, когда, около двухсот пятидесяти лет назад, Декарт впервые провозгласил их» (Там же, с.14).

Глава 6

После Декарта

Введение

Метод, применявшийся Декартом, принято называть редукционизмом, что можно перевести, примерно, как отсечение, уменьшение сложной, нерешаемой на первый взгляд задачи до нескольких доступных для решения частей. Это стало основой его научного мировоззрения.

Установкой, из которой исходил Декарт, создавая свое мировоззрение, был скептицизм, недоверие к авторитетам. Отбросить всех и всё, найти собственный метод, избрать самое надежное из всех возможных оснований и, опираясь на него, самому заново переписать весь Образ мира. Вот задача, которую он начал и передал последующей науке, если попытаться увидеть ее не естественнонаучно, не философски, а психологически. Но это задача внешней, явной парадигмы. На уровне парадигмы скрытой были и другие задачи.

Основанием, как заявил Декарт в «Рассуждении о методе», был избран он сам, то есть человек. А точнее, cogito – способность мыслить, ощущение себя мыслящим. Метод же был изложен в нескольких несложных правилах того, как производить исследование.

Однако, на поверку все это оказалось если и не ложью, то самообманом. Собственные правила Декарт исполнял неохотно. Cogito, как работа ума, как мышление, его не занимало ни с психологической, ни с философской точек зрения. Все это было лишь частями явной парадигмы и не должно было ни к чему привести, если бы он сам работал в соответствии с заявленным. Все известное мне о Декарте заставляет меня предположить, что это делалось исключительно из соображений неуязвимости, чтобы закрыться околофилософским туманом от пристальных глаз инквизиции и заниматься тем, что он считал действительно важным.

А то, что это действительно важное было за всей словесной мишурой, видно из того, что он в самом деле очень много сделал, и еще больше сделали те, кто принял его парадигму в качестве основания. Это говорит о том, что по-настоящему рабочей была скрытая часть его парадигмы. В чем она заключалась?

Для того, чтобы ее рассмотреть, есть смысл несколько отойти от очарования личностью Декарта и посмотреть на то, что было перед ним и сохранилось после него. Только исходя из творчества самого Декарта можно определить его настоящих предшественников.

XVII век

Мне кажется, что первую подсказку можно найти в разнице отношения человечества к Бэкону и Декарту.

Лорд Фрэнсис Бэкон Веруламский (1561–1626) во многих отношениях предвосхищал, а часто и превосходил Декарта. Он заявляет в отношении метода то же самое, что Декарт, но раньше его лет на двадцать. Он пересматривает не только схоластику, но и аристотелевскую логику и создает науку думать иначе, чем это делала двухтысячелетняя аристотелевская традиция. Однако Бэкон остался почти незамеченным – один из многих философов, а Декарт, который как мыслитель слабее и непоследовательнее Бэкона, правит умами!

Это говорит о том, что в их учениях должно быть различие, должно быть нечто, что Бэкон упустил, а Декарт использовал. И именно это подхватила последующая наука, как свое основание, соответственно которому люди и оценивали их.

Научная революция XVI–XVII веков была временем если и не крушения христианства, то, по крайней мере, временем крушения христианского мировоззрения. Образ мира, который создало христианство и который за полторы тысячи лет так или иначе усвоило население Европы, предполагал, что Земля создана Богом как единственная твердь этой Вселенной. Звезды, луна и солнце – всего лишь источники ее освещения. И самое главное, над землей, где-то за облаками и звездным сводом находятся Небеса – место пребывания Бога, откуда он пристально и ревниво следит за твоими поступками. И он видит все, но поскольку вмешиваться в дела всех и каждого ему недосуг, вместо него это делают его посланники – младшие божества, или его земные слуги – священники. И у многих, наверняка, было ощущение, что даже уж если к нему бог и не сходит, то папа-то римский непременно общается с ним напрямую, чуть ли не участвуя в божественных производственных совещаниях.

И вот открытия астрономов – Коперника, Кеплера и Галилея – превратили Землю в одну из множества крошечных планет этой бесконечной вселенной. Небеса исчезли, и непонятно стало, есть ли для них и для Бога хоть какое-то место вообще. А вместе со всем этим исчезла и исключительность человека – он оказался брошенным посреди бесконечности. Заведенным неизвестно куда, обманутым и брошенным, как ребенок посреди леса…И ему теперь предстояло найти возможность выжить в совсем новом мире самому.

Вот именно эту смену Образа Мира и просмотрел Бэкон. Он не придает в своих работах никакого значения гелиоцентрической теории Коперника.

А это значит, что, создавая новую философию, то есть новое мировоззрение, он при этом не видит мир по-новому в самой яркой части нового Образа Мира. А что еще могло потрясти воображение человека того времени, до которого доходил смысл этих астрономических открытий, чем подобная смена образов Солнца, звезд и Небесного мира!

Цензор от научного сообщества не удержался и написал в этом месте: «Вообще-то “образы Солнца, звезд и Небесного мира” именуются проще – иногда “психологическим пространством”, например»…

Естественно, Декарт сразу же обогнал