Этот ритуал повторяется не первый раз. Смысл понятен – я негодяй, а она хорошая. Самое печальное, мне нечего возразить. Я и вправду веду козла на заклание. В каждом из хурджанов несколько тяжелых камней, и из кратера ему уже не выбраться. Трава в воронке есть, неделю-две он будет жить, но однажды или сорвется в пропасть, или подохнет из-за испарений серы. Воронка ею буквально дымится. Еще когда Соня была в Москве, я ей писал, что сера день за днем ложится на землю, и что в том, во что она превращает кусты, камни, пучки травы, я, как и автор «Божественной комедии», узнаю людей, с которыми когда-то был связан, но которых давно нет на свете. В этих изваяниях прежнее напряжение, мука, будто душу человека уже отпустили, а его боль оставили, навек заковали в соль и серу.

Когда кормчий говорит о вещах, в которых не слишком уверен, например, о моих отношениях с Соней, он очень осторожен. Боясь обидеть, подолгу катает во рту каждое слово, будто глину, смачивает его и умягчает. Только затем выталкивает наружу.

Я знаю от Сони, что в свое время ты многое сделала, чтобы нас развести. Объясняла ее родителям, что Соня и я друг друга потопим, что Вяземский для Сони – отличная партия. Я ничего не ставлю тебе в вину. Понимаю, под каким прессом ты жила эти годы, но пойми: ситуация изменилась. Того, чего ты всегда боялась, не будет. Я тебе уже писал, что после аборта Соня не способна иметь детей, нового Гоголя ей не зачать. Но дело не только в Гоголе. Последнее лето козлов отпущения приходится отводить чуть не на дно кальдеры, и вот в жару, одурев от серы, которой в легких больше, чем кислорода, я бы точно не выбрался из этой чертовой ямы, если бы не Соня. Если бы не знал, что она ждет меня.

Перечитал письма Артемия об Александре II. Из них следует, что Господь в силах обернуть во благо любое зло, даже и самого сатану. Конечно, все Романовы – лики антихриста, но ведь и вправду по чуду Господню один обратился, из фараонов сделался Моисеем, вывел народ Божий из Египта.

Дело не в Александре II, у него просто не было выхода. И прежде, и при нем, и сейчас буквальное понимание что Исхода, что Святой Земли, бесконечное наращивание, расширение ее пределов однажды неизбежно возвращало нас в Египет. В этом смысле география Земли Обетованной есть парадокс, а утверждение Денисова, что Русь – второе небо, – попытка этот парадокс решить, оторвать нас от греха, поднять и приблизить к Богу.

Как в душе монаха идет смертная борьба добра с грехом, и Единственный, на чью помощь он уповает, к кому взывает, – Господь, так и в нас сильна тяга отгородиться, оставив искушения вовне, жить только внутренней работой. Если мы и Израиль (Земля Обетованная), и Египет, Исход и возвращение в рабство, если в нас каждый шаг этого пути (что туда, что обратно) – какое нам дело до других стран и земель?

Не стоило ангелам входить к дочерям человеческим, увидев, как они прекрасны. Но и мы зря повелись, Град Божий случили с Третьим Римом.

Евреи однажды встали и ушли от зла. Позже зло настигло их снова. Но пока Господь в облаке дыма вел народ по Синаю, оно держалось в отдалении. У нас не то. И Египет, и Земля Обетованная – всё внутри нас. Внутри Синайская пустыня и перекочевки, странствия по ней. Внутри сомнения и метания, искушения и споры, оттого так трудно понять, куда идем. Правда, иногда часть наших соблазнов напряжением борьбы выбрасывается вовне. Но скоро и они делаются передовым отрядом, авангардом Святой Руси. А земля, которая их примет, в которой они укоренятся, – законной частью Земли Обетованной. Прав Ференц: сколько живем – мы верим, что одни противостоим злу мира, потому что для Господа, кроме нас, никого другого нет, быть не может, мы и есть всё.

Со времен Величковского мы убеждены, что душа человека велика, в ней легко уместятся и Египет, и Земля Обетованная, и Красное море, то есть всё, потребное для Исхода. И еще верим, что страдания мира – лишь отблески, отражения страстей, соблазнов, что мучают какого-нибудь старца, когда, из последних сил борясь с грехом, он взывает к Господу.

Все эти поиски внутри себя правды, Святой Земли, напряженные перекочевки, Исходы из Египта и неизбежное, как бы далеко ни зашли, возвращение обратно – жизнь, к которой мы приноровились.

В нас тоска по ушедшим временам. После брака Ивана III с Софьей Палеолог, «как пришли сюда греки, так земля наша и замутилась». Артемий прав. Нет сомнений, что и при Никоне, если бы не те же греки, не довели бы дело до раскола, и без малороссов, что в XVIII столетии занимали чуть ли не все епископские кафедры в России, зарастили бы рану, договорились со староверами. Вовне агрессия, а внутри иноплеменные соблазны, оттого робость, неуверенность. Сотни лет не умели воевать в чистом поле без татар, потом воевать и управлять без немцев. Конечно, когда зло в тебе самом, от него не отделишься и не спрячешься, не укроешься и не убежишь. Но, может, в том и суть избранного народа – принять в себя грехи мира и здесь, с Божьей помощью, их отмолить, упокоить.

Разобраться со всем этим выходит у немногих.

Впрочем, дорога – молитва да покаяние – ясна и так.

В «Выбранных местах…» Гоголь писал одному из корреспондентов, что крестьянам следует объяснить, что у каждого своя работа, свое предназначение: кто-то помещик, кто-то пашет землю и платит подати, а кто-то за всех молится Богу. Ныне на эту проблему смотрят по-другому. Вернадский, Гастев убеждены, что надо не объяснять, а с рождения так воспитывать человека, так его специализировать, чтобы иное никому и в голову не пришло.

Раньше Величковский и избранный народ, теперь Вернадский со своей ноосферой. В любом случае, от себя не убежишь. Раз что Израиль, что Египет – одно, то Исход не есть путь к Богу, и жертва, которую Он от нас ждет, другая.

Если Вернадский прав, а он прав, какое добро и зло, смерть и воскресение, коли всё то, что под землей, то, что на земле, и то, что над землей, – единый и бессмертный организм!

С твоей подачи перечитал Вернадского и думаю, что его ноосфера – это Рай, всамделишный Рай до грехопадения. Тем, кто в нем живет, что добро, что зло еще неведомо.