Думаю, ты возводишь на Вернадского напраслину. Мне кажется, он лишь понимал жизнь как аккорд, как нечто, что призвано упорядочить звуки, привести их в правильное органическое единство.

Возможно, тебе будет интересно, что там же, в Полесье, где подвизался твой Чичиков, был в свое время весьма известный синодальный монастырь. В числе его братии был и дед знакомого мне Лошадникова – тоже великий плакальщик.

Колодезев пишет, что, сторонясь споров о Египте и Земле Обетованной, Лошадников говорил, что как Рим – всемирная блудница – сумел сделаться Святым городом, так и нам следует не бежать сломя голову бог знает куда, а шаг за шагом устроить свою землю, привести ее в должный вид.

Дед Лошадникова в начале тридцатых годов XIX века стал насельником небольшого общежительного монастыря в Полесье. Братия его слыла последовательницей известного подвижника Паисия Величковского, то есть монахи считали, что спасение любого из них, как бы ни был он предан Богу, в одиночку невозможно. По отдельности они нечто вроде руки, ноги или сердца, лишь совместное молитвенное предстояние сводит их в единое тело. Голова его – Христос, они, смиренные схимники, – тулово, а все целокупно подобно первочеловеку Адаму. До грехопадения идти и идти, и пока Адам такой, каким он и был сотворен Господом. Денно и нощно молясь, монахи безо всякой жалости изгоняли за пределы обители любые страсти и искушения и вскоре сподобились того, что территория монастыря стала явственно напоминать Рай Господень. Макушка холма, обнесенная невысокими кирпичными стенами, внутри которых не было ни греха, ни зла, ни страданий. Один из монахов был великим плакальщиком, другой молитвенником, третий провидел будущее, все его горести и беды, и когда они сообща о чем-нибудь просили Господа, Он редко им отказывал. Обычно же соглашался, всё делая по их слову.

Схимники были едины, что земной мир – царство антихриста, в то же время они своей святой жизнью свидетельствовали, что и посреди всеобщего горя, ненависти может существовать кусок Святой земли, этакий остров или крепость, на которую нечистая сила даже не дерзает посягать. Тихой сапой обходит стороной. Однако дальше, как и во времена патриарха Иоакима после удачного начала польской войны, между монахами начались споры: должны ли вообще быть пределы у Святой Земли, а если должны, то где именно будет проходить граница? Готовность доброй половины братии, невзирая ни на что, помогать измученным страданиями людям, понуждала настаивать, что дело только в вере. Если ее достанет, однажды вся земля от края до края, причем при нашей с вами жизни, обратится в Обетованную. Среди этих насельников следует искать корень «Философии общего дела» Николая Федорова.

Другие схимники возражали, с печалью, робостью напоминали о первородном грехе, который, покуда человек жив, как был, так с ним и останется. Хуже того: дьявол коварен, стоит приоткрыть монастырские врата, чтобы дать святости волю, в обитель через ту же дыру немедля втечет мирской грех. Тогда, как первая Святая Земля – на Израильское и Иудейское царства, братия расколется и погубит скит. Спасение при жизни, убеждали они несогласных, – удел избранных, даже и среди праведных большинство воочию узрит Райские кущи, лишь перейдя в другой мир, отдав Богу душу.

Как и твой дядя Петр, думаю, Коля, что Паисий Величковский вкупе с этим затерянным среди полесских болот монастырем был одним из истоков учения Вернадского о ноосфере. Повторюсь, одним из… Полторы тысячи лет христианство не умело справиться с влиянием зороастризма. Манихейство во всех своих изводах: катары, альбигойцы, вальденсы – убежденное в равновеликости добра и зла, в равносилии Ормузда и Аримана, Христа и антихриста – целыми империями смущало и искушало колеблющихся. И это притом что еще грек Плотин уверенно утверждал, что наш мир устроен так, что плохое в нем – обыкновенная фикция. То есть темнота – всего лишь недостаток света, а зло – лишь отсутствие добра. В этой мысли грека и язычника четкий план борьбы с грехом, возможность решительной победы над ним; немудрено, что утописты, итальянские, французские, английские, подхватывали ее с таким воодушевлением. Не мог пройти мимо нее и Вернадский. Его ноосфера – Земной шар – атмосфера вокруг него, вода океанов и почва материков на несколько сотен метров вглубь вместе со всем живым, что здесь обитает, среди этого рождается, этим кормится, а когда придет срок, в этом растворится, вновь станет просто землей, теплом, воздухом – есть идеальный мыслящий организм. Причем, что особо следует подчеркнуть, единый во всех своих частях и сочленениях. Эта целокупность, то, что каждый, неважно, кто он – камень, цветок или человеческая душа, – лишь часть некоего природного существа, не оставляло для греха и малейшей щелочки.

По словам Колодезева, старый Лошадников вслед за Паисием Величковским часто повторял, что монастырская братия во всей своей целокупности есть как бы первочеловек, Адам. Поодиночке никому не спастись, а так каждый каждого поддерживает и укрепляет, каждый за каждого, а не за одного себя молится.

Величковский считал, что истинное древо жизни – святое послушание. Если это так, Адам с Евой, вслед за ними и мы, растим что-то другое.

Вчера перечитал письмо, где ты пишешь, что Паисий Величковский считал, что монастырская братия в своей целокупности должна походить на человека, все части тела которого друг дружку поддерживают и друг в друге участвуют. И решил, что общество, пусть не сейчас, а, скажем, когда построим коммунизм, тоже сделается таким организмом. Созданные по образу и подобию Божьему, мы были зеркалом, в котором отражался Господь. Грехопадение разбило его вдребезги. Снова все это собрать, склеить – тяжкий труд.

Думаю, не только братия этого лошадниковского монастыря, прихожане во время обычной литургии тоже часть единого, скажем, церковного, тела. Нет ни большого, ни малого, всяк одновременно, и тот, и другой, и все между собой равны. Тут что-то близкое к «нераздельно и неслиянно» – каждый каждому необходим и каждый каждого дополняет, но тут же один на другого ничем не походит, все перед Господом особо – так, наверное, и было задумано.

О том же ските Лошадников рассказывал, что слава об обители как о месте воистину святом очень быстро разнеслась по всем coпpeдельным губерниям, и в монастырь повалили бесчисленные паломники, просто любопытные. Каждый хотел хотя бы одним глазком увидеть всамделишный Рай, одной стопой, но, так сказать, самолично и при жизни примять Землю Обетованную. Этой популярности монахи отнюдь не были рады, боялись, что грехи, по человеческой слабости не отстающие от тебя ни на шаг, помешают их молитве и Спасению.