– Я честно плачу им подъемные и перевожу в Орж согласно королевскому эдикту.

– Ага, а то мы не знаем, кого вы набираете: вывозите опытных крестьян, строителей и кузнецов. Знаете, сколько жалоб на вас у короля?

– В эдикте нет ни слова об ограничении профессий.

– И вы этим пользуетесь, оголяя другие регионы.

– Давайте определимся, господа, вам нужны те улучшения на обоих флотах, о которых я заявил, или нет? Если нет, то я умываю руки и предаюсь разврату и пьянству. Денег мне хватит на всю оставшуюся жизнь.

– Воздушный флот – за!

Адмирал немного подумал и сказал:

– Морской флот не против, но сначала постройте нам хотя бы действующую модель. Как с «Прыгуном». Ведь сначала вы предъявили нам «Прыгуна», невзрачную лодчонку под яйцом.

– Но вы мне поверили!

– Это потому, что она летала. Так и с морским кораблем. Предъявите мне баркас, без парусов и без помощи магии идущий против ветра, и более серьезного союзника, чем флот, у вас не будет.

– Договорились, через месяц, на базе флота в Корншельде.

После трудного, но плодотворного разговора выпили и закусили за здравие короля, за заслуженную славу воздушного флота в войне против орков, за морской флот. За новую стратегию и новые возможности, за дам. В общем, военные министры ушатались немного, и я отправил их со всеми почестями по домам. Принципиальное согласие я получил. А выбить из них деньги и ресурсы – это дело техники. Стоит только поставить моторы на корабли, и военные, освободившись от зависимости нянчиться с магами, будут толпами ходить у меня под окнами с лозунгами «дай моторы» и «возьми наши деньги».

Вечер. Я уже в коляске и жду выхода Ольсы. Наконец она появляется в дверях гостиницы, ее сопровождает Лазуна, открывая перед ней двери. Ольса просто очаровательна. Лазуна превзошла все мои ожидания. Денег хватило даже на некоторые украшения. Я подал Ольсе руку и усадил около себя.

– Спасибо, Лазуна. Буду тебе должен.

– Ах, оставьте, ваша милость, это я вам пожизненно должна за все то, что вы мне сделали.

Коляска тронулась, и мы выехали за пределы караван-сарая Болиндера.

– Сначала я хотела бы посмотреть на столицу, – проговорила, почему-то краснея, Ольса.

– Да ради Матери, Ольса, я в твоем распоряжении, дела я свои на сегодня закончил и теперь свободен до завтрашнего вечера. Но хочу предупредить, что сам я, увы, столицы не знаю, так как бывал здесь только по делам и особо ни с кем не знаком.

– А мне Лазуна рассказывала, что вы в столице известный человек, поэт и композитор, а зеркала у вас в салоне… я впервые увидела себя всю в зеркале. Лазуна говорит, что эти зеркала выпускает ваша мастерская. Вы, наверное, невероятно богаты?

– Скажем так, сам я деньги не считаю, у меня есть для этого управляющие. Кроме того, я думаю, что деньги – лишь инструмент в моих руках, не более того. Они текут ко мне рекой, я трачу их, платя своим наемным работникам, рассчитываясь за материалы. На себя я трачу не так уж много, не могу же я кушать больше, чем кушает обыкновенный человек. Или надевать по три костюма сразу. Забудь о деньгах. Не забивай себе голову чепухой. Позволь отвезти тебя в одно романтическое место.

Кучеру я предварительно растолковал, куда ехать, и по моему сигналу он развернул лошадей и повез нас в парк. Метров сто до кофейни мы прошли пешком, нас встретили и проводили за столик.

– Ты голодна?

– Нет, я поужинала с Лазуной.

– Тогда позволь предложить тебе мокко «Фея ночи» и мороженое, мне прошу принести «Мокко Рэя».

– Будет исполнено, ваша милость.

Когда молодого официанта заменил Жиндер, я не заметил. Собственно, он его не заменил, а просто появился около стола, и вокруг неслышно и незримо закрутились по его воле официанты. Вот появилось на столе несколько видов пирожных. Вот две чашки мокко, вот на стул рядом со мной поставили футляр с инструментом.

– Спасибо, Жиндер, я посмотрю инструмент чуть позже. Дай мне насладиться мокко и своей подругой.

– Вы только дайте знак, ваша милость, все здесь к вашим услугам.

Мы остались одни в полумгле отдельного кабинета. Но из него был прекрасно виден зал и слышны баллады, которые молодые парни распевали своим возлюбленным. Ольса осторожно попробовала мокко. Я не мешал ей определиться, понравился он ей или нет. Затем съела кусочек мороженого и заметалась между двумя вкусностями.

– Просто допей мокко, мороженое – десерт.

– Спасибо, Сьерж, а наоборот можно?

– Можно.

– А тут всегда так интересно? Как чудесно поют молодые люди! А почему хозяин так лебезит перед тобой? Он тебе что-то должен?

– Скажем так, он мой деловой партнер, это заведение наполовину мое. Давай помолчим, послушаем, как поют.

А пели как раз мои песни, но играли в старой манере, и поэтому звучали они несколько иначе, чем тогда, когда играл и пел их я. Пока Ольса ела мороженое и слушала местных Ромео, я открыл футляр и достал сатур. Этот инструмент был еще более похож на гитару. Я тихонько тронул струну, потом другую и стал их настраивать. Да, конечно, и мой старый инструмент был хорош, но этот давал ему сотню очков форы. Прекрасно подобранное дерево для дек рождало чудесный звук, серебряные струны усиливали этот эффект, и я, в нетерпении ощутить слияние с инструментом, начал играть. Проиграл одну мелодию, другую, третью, потом запел. Черт возьми, я забыл, что рядом сидит та, которую я пригласил на романтический вечер. Мы остались с инструментом наедине. Я и он. И кто кого испытывал на право принадлежать ему, я не знаю. Очнулся от магии звука внезапно, огляделся – в кабинете яблоку было негде упасть, в кофейне тоже, и создавалось такое ощущение, что и на улице народу хватало. Затем разразился шквал аплодисментов. Когда они стихли, я попросил народ оставить нас вдвоем с моей спутницей, которой, собственно говоря, и был посвящен мой концерт.

Сказать, что произошедшее произвело на Ольсу большое впечатление, значит не сказать ничего. Никогда и ничего подобного она не слышала, и буря аплодисментов, последовавшая за моим выступлением, казалась ей ничтожно малой платой. Более того, часть слов из песен она приняла на свой счет. Короче говоря, непрочный бастион изголодавшейся по мужской ласке женщины пал к моим ногам. Мы не помнили, как добрались до гостиницы, как зашли в номер, как срывали друг с друга одежды, короткий вскрик раненой птицы любви, затем страстное изучение особенностей тела друг друга, поцелуи, и снова соединение тел и ритмов дыхания. Безрассудная, ненасытная жажда ощущения тела, запахов поглотила нас на всю ночь. Под утро мы забылись сном. Заснули голыми, на развороченной кровати, на залитых потом и кровью простынях.

Когда я проснулся, Ольса уже успела привести в порядок весь номер. Она даже умудрилась каким-то образом поменять простыни, чему я несказанно удивился – наверное, это была какая-нибудь женская магия. Мои одежды были вычищены и развешаны. На столе стоял легкий завтрак. Горела спиртовка, на ней грелась посудина, и пахло мокко.