– А в той огромной гостиной можно было бы устроить учебную мастерскую.

Потом явилась заказчица Арчи, и Руперту пришлось уйти.

* * *

Когда Арчи вернулся домой, Клэри домывала последнюю посуду, оставшуюся от вчерашнего ужина и сегодняшнего завтрака. Пряди волос выбились из-под резинки, которой полагалось удерживать их на затылке. Наверху надрывался Элвис Пресли.

– Единственное, в чем они сходятся, – объяснила Клэри. – А я, похоже, слегка отстала. – Так она говорила почти всегда, поскольку почти всегда так и обстояло дело. – Все, что они хотят на Рождество, – собаку и кошку. И больше нам ничего не надо. Ох, Арчи! Я так и не загнала их в постель, не приготовила картошку и капусту, а яйца у нас кончились, потому что я про них забыла. Извини, жена из меня никудышная.

– Я принес бутылку вина, – сообщил он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее разгоряченное лицо. – Я угомоню страшил, и мы славно посидим и выпьем. У меня для тебя есть интересные известия.

– Рассказывай!

– Нет. Потом, когда мы наконец обретем тишину и покой.

* * *

– Вот это да! – воскликнула она, выслушав его. – А ты что же?

– Я, конечно, сказал, что должен посоветоваться с тобой.

– И вот ты со мной советуешься. – Это явно польстило ей. – У них и стиральная машина есть, – вспомнила она. – А время побыть наедине у нас будет?

– Конечно, будет. Руп сказал, весь верхний этаж в нашем распоряжении. – Он изложил ей суть идеи – курсы живописи, которые откроют они с Рупертом. – А эту квартиру мы сдадим, поэтому всегда сможем вернуться, если ничего не выйдет.

– Но придется платить им за жилье, – сказала она.

– Само собой. Но у нас будут деньги от жильцов и плюс то, что зарабатываю я.

– Что зарабатываем мы оба.

– Да, мы оба, дорогая.

Она снова протянула свой бокал за добавкой.

– А ты не влюбишься в Зоуи?

– Если ты пообещаешь мне не влюбляться в своего отца.

Она вспыхнула. Как бы легко он ни отнесся к ее «роману» с Квентином, ей по-прежнему было стыдно. Она взглянула на него поверх стола, он увидел, как ее глаза наполняются слезами.

– Я никогда не полюблю никого, кроме тебя.

– Несказанно рад слышать. Хочешь, оставим продолжение разговора до утра, тогда ты и скажешь мне, что думаешь?

– Я хочу спать, – сказала она.

Они поднялись из-за стола, он развязал ее страшно грязный передник.

– Забавно, – заметила она, – этот передник всегда будто притягивает томатный соус, даже когда я к нему не прикасаюсь. Это как крошки от тостов в постели, когда болеешь и питаешься одним бульоном.

Они поднялись в спальню, и он сказал:

– Ну, теперь можно с чистой совестью заявить: «А вот и миссис Лестрейндж. Она выглядит гораздо лучше вообще без одежды».

Рейчел

С тех пор как они приехали на выходные с известием, она существовала в состоянии застывшей паники. Ей и в голову прийти не могло, что у нее отнимут Хоум-Плейс. Ее отец купил этот дом в 1928 году, потому что Дюши ненавидела Лондон всеми фибрами души. В те времена сама Рейчел еще руководила «Приютом малышей» и трижды в неделю ездила вместе с отцом на поезде на работу, а в половине пятого возвращалась в Бэттл.

Тогда она и познакомилась с Сид – через Майру Хесс, у которой служила секретарем сестра Сид, так она и появилась впервые у них на выходных, когда Майра и Дюши играли дуэты. Это было начало ее любви с Сид, хотя в то время она об этом еще не знала. А потом война, и «Приют малышей» благополучно эвакуировали до того, как «Блиц» сровнял с землей его прежнее здание в Ист-Энде. Наступило время, когда жильцов в доме становилось все больше и больше, когда Сибил родила близнецов и потеряла одного из них. Время, когда Сид призналась ей в любви, и она, как ей казалось, ответила взаимностью… Как мало она тогда знала о любви!

Несмотря на войну, это было счастливое время; она любила своих братьев и их жен, обожала детей, дом радушно принимал их всех. Тогда было легче еще и потому, что лишь один из братьев, Руперт, по возрасту был годен к воинской службе. Им уже не пришлось, как в первый раз, постоянно изводиться от страха за Хью и Эдварда, хотя случались и потери: смерть Сибил, горе Хью, разрушение лондонской лесопилки и пристани, ее опасения за Сид, которая разъезжала на машине «Скорой помощи» по всему Лондону, особенно по районам, сильнее всего пострадавшим во время «Блица». Три кумира Дюши – Тосканини, мистер Черчилль и Грегори Пек – помогали ей сохранять безмятежность, и поддразнивание Дюши стало привычным и милосердным способом разрядить атмосферу. Бриг подарил ей новейший граммофон с огромным рупором и деревянными иголками, которыми можно было пользоваться повторно, заострив их ножом. Дюши сразу же стала приглашать молоденьких девушек-евреек, учившихся на медсестер и каким-то образом вывезенных Майрой из Германии, на вечера Тосканини, симфонии Бетховена и фортепианные концерты. Им подавали чай и печенье «Мари» в качестве угощения. Старшая сестра говорила, что они хорошие медсестры, а Дюши считала, что они наверняка тоскуют по дому. Рейчел пыталась расспросить одну из девушек, Хельгу, скучает ли она по дому и как сюда попала.

– Какой-то человек однажды рано утром пришел к нам домой и поговорил с моей матерью, пока я спала. Она зашла ко мне, велела надеть на себя две смены белья, нижних кофточек, рубашек, свитеров, а сверху зимнее пальто. Потом обняла меня, сказала, что оставаться здесь мне уже небезопасно и что добрый друг посадит меня на поезд, а я должна молчать и делать все так, как он скажет. Мне повезло попасть сюда, – договаривала она уже в слезах.

Рейчел обняла ее и попыталась сказать что-нибудь утешительное, но так ничего и не придумала. В то время уже ходили слухи о повсеместном и жестоком обращении с евреями, но сама необходимость жить вдали от родных и не знать, увидишься ли с ними снова, казалась ей ужасом. Воспоминания о тех временах растревожили ее и без того измученную совесть. То, что ей предстояло выдержать теперь, не шло ни в какое сравнение с испытаниями, которые выдержали те бедняжки и, несомненно, бесчисленное множество других людей.

Первые несколько дней Рейчел была настолько ошеломлена мыслью о необходимости покинуть дом, где она прожила так долго, где умерла сначала ее мать, а потом и дражайшая Сид, что даже не задумывалась о том, что с ней станет. По натуре она была бережлива, годами тратила свои деньги на других, но никогда не задумывалась о них. А теперь без этого было не обойтись. Она не представляла, сколько выручит за дом Сид, если продаст его. Понятия не имела, какая сумма лежит на ее банковском счету. И даже не знала толком, во сколько обходится содержание Хоум-Плейс, поскольку Хью платил за все из фонда, в который поровну вкладывали деньги он сам, Руперт и она. Теперь ей придется найти оплачиваемую работу. Когда Сид советовала ей подыскать работу, чтобы заполнить свою жизнь, она, естественно, подумала о какой-нибудь благотворительной организации. Но что она умеет делать такого, за что ей согласятся платить? Печатать на машинке одним пальцем – это никому не нужно. Она не готовит и не водит машину, у нее нет совершенно никакой специальности, подготовки, опыта работы, и от этого ей стало по-настоящему страшно…