– Портвейн. Или нет?

– Портвейн, разумеется. Попробуйте.

Тедди отпил глоток. Портвейн напомнил ему темно-красный в черноту бархат и был упоительно хорош. Так он и сказал, но Реджи отозвался:

– Ну нет, не настолько он хорош, юноша. А от кого портвейн?

– От «Кокберна»? – рискнул он.

– Недурно. Тут вы правы. А какого года?

Тедди яростно задумался.

– Двадцать девятого?

– Угадали! Двадцать седьмого. Хотя, соглашусь, двадцать девятый – удачный выбор, – он сделал огромный глоток. – Вы выросли в моих глазах, – заключил он, и у него начался приступ икоты.

Тедди предложил воды, но он отмахнулся.

– Этой ерунды я в рот не беру, – он придвинулся так близко, что Тедди увидел буйную поросль у него в ноздрях.

– Огрейте-ка меня хорошенько по спине. – Тедди послушался. – Сильнее! – Он повторил. – Уже лучше. – Он опустошил бокал. – Ваш черед с портвейном. – На самом деле нет, но Тедди в воображении обошел круг по столу и убедился, что графин находится на расстоянии двух дюймов от того места, где он начал движение.

– Вам наливать. – Брови у него были очень густые, кустистые, прямо созданные либо для слепой ярости, либо для обезоруживающей благосклонности. – Я весьма высокого мнения о вас. «Кокберн», а потом промахнулись всего на два года. Пейте, юноша. – Он сделал еще один большой глоток, отстранившись при этом, – тем лучше, потому что дыхание у него было удушливое. За ужином наливали три вина, и Тедди понимал, что уже сейчас довольно сильно пьян. Он предложил присоединиться к остальным, но Реджи еще не закончил разговор.

– Полагаю, сюда вы приехали потому, что хотите жениться на моей дочери.

– Да, верно. Хочу.

– Так я и думал. Меня не проведешь. Ну что ж, приятель, добиться этого будет нелегко. Я-то человек широких взглядов, и если у вас есть хорошая работа и перспективы и вы можете обеспечить ее на том уровне, к которому она привыкла, я готов пойти навстречу. Нет, я ни в коем разе не против. Не то что жена. Это все Перл. Ей втемяшилось выдать Сабрину замуж. Вот и зазывает молодого лорда Илчестера к нам на выходные, но он вечно подшофе, такой промокший, что хоть бекасов на нем стреляй, и Сабрина нисколько им не увлечена.

– Это потому, что она влюблена в меня.

Реджи, который беззастенчиво наполнил свой бокал до краев, отмахнулся от этого заявления.

– Она грозится урезать ей содержание – ну, для острастки, сами понимаете. Без денег она долго не продержится. – И он осушил свой бокал залпом.

– Сабрина ищет работу, – сказал Тедди, – и уже пару раз ей подворачивалось кое-что.

– Но долго она там не продержалась, да?

– По-моему, она еще просто не нашла подходящую.

– Сынок, она не создана для работы. И слишком молода, чтобы выйти замуж без нашего согласия. – Он снова дотянулся до графина и довольно небрежно вылил остатки его содержимого в свой бокал. – И это еще не все, – заплетающимся языком продолжал он. – Одна птичка напела мне, что в вашей семейной компании далеко не все гладко. А вы, я заметил, об этом не упомянули.

– Да, потому что для меня это новость. Кто вам сказал?

Реджи приложил палец сбоку к носу.

– Кто надо! – Он отпил еще глоток. – Если мне требуется что-нибудь узнать, я обычно нахожу подходящего человека и узнаю от него все. Обычно. – Он опустошил бокал. – Всегда. Я ведь пользуюсь большим ф-флиянием – в Сити-шмити, политике, да что хотите назовите. – Но шанса последовать совету Тедди так и не представилось, потому что Реджи вновь звучно рыгнул и отключился, уронив голову и руки на стол.

Тедди растерянно уставился на него. Робко потряс Реджи за плечо, но единственным ответом ему стал гулкий и ровный храп. Подождав еще минуту-другую, Тедди вышел из комнаты и направился в библиотеку, где застал миссис Эф, как он называл ее мысленно, за вышивкой, изображающей сразу две рождественские елки и одного гнома. Сабрина грызла ногти.

– Мама, я же говорила тебе: я не выношу его… – Обе умолкли, увидев его.

– Боюсь, он готов. Уснул, – добавил Тедди, чтобы скрасить впечатление.

– Сабрина, позвони Джорджу.

Явившемуся на звонок Джорджу было велено позвать еще одного слугу и препроводить хозяина в постель.

– Просто не понимаю, зачем вы позволили ему столько выпить.

– Даже ты не в состоянии остановить его, так что не вижу причин винить Тедди.

Тедди, у которого слегка кружилась голова, доплелся до кресла и буквально рухнул в него. Заступничество Сабрины вызвало в нем чувство признательности.

Перл поднялась и заявила, что идет спать и что Сабрине тоже следовало бы, так как ей вставать в шесть. И покинула комнату.

– Надеюсь, теперь ты понимаешь, почему я не горела желанием знакомить тебя с Франкенштейнами. Они вправду просто финиш, верно? Неудивительно, что папа столько пьет. Я бы тоже запила, если бы женилась на Перл.

– Боюсь, я ей не понравился.

– Да уж, а как же иначе? У тебя ведь нет титула и даже в будущем не светит.

При этих словах ее лицо так опечалилось, что Тедди встал и обнял ее.

– Пока я нравлюсь тебе, мне нет дела до ее мнения.

– Ты правда мне нравишься, до ужаса. – Она подставила лицо для легкого поцелуя.

– Дорогая, почему бы тебе не пропустить завтрашнюю охоту и не остаться здесь, со мной?

– Ничего не выйдет! Все уже решено. Мама взбесится! – Она помолчала и высвободилась из его объятий. – Знаешь, я обожаю охоту – и вообще верховую езду. Только поэтому мне и нравится бывать здесь. Я вернусь примерно в половине пятого, и мы устроим чудесную прогулку по парку.

– По какому еще парку? – раздраженно спросил Тедди. Глупый вопрос, потому что не имело значения, по какому, – суть заключалась в том, что она была готова бросить его. Мало того, как будто бы не сознавала этого или, что еще хуже, ей было все равно. Ему захотелось в постель – одному, в уютной темноте, и чтобы больше никаких испытаний.

– Пойду в постель. И тебе не помешает, если ты встаешь в шесть.

* * *

Его постель была расправлена, пижама затейливо разложена, словно в напоминание о его фигуре, а его зубная щетка в ванной при комнате уже дополнилась зубной пастой. На тумбочке у кровати помещались маленькая лампа и графин с водой, увенчанный стаканом. Внутренность собственного рта казалась ему горячим ковролином, поэтому он выпил два стакана воды, улегся в постель и погасил свет.

В темноте он некоторое время пытался отвлечься от воспоминаний о минувшем вечере, картины которого, как кадры из фильма, вспыхивали перед его мысленным взглядом: несуразный Реджи со всеми его связями и деньгами, который дал волю своей пошлости в тот же момент, как дамы покинули столовую, и начал хорохориться, бахвалиться, задирать нос. Несмотря на все это, Тедди сочувствовал старику, которого его жена-мегера затянула в такие глубины претенциозности, где он, отказываясь тонуть, был тем не менее не в состоянии плавать. Его слова о семейной компании всплыли на поверхность и теперь тревожили Тедди. Будь так, дядя Хью наверняка упомянул бы об этом в прошлый четверг, но он лишь повторил, что Тедди может вскоре понадобиться в Лондоне. С другой стороны, сомнительно, что Реджи блефовал. Да еще Сабрина, которая совершенно ясно дала понять, насколько она избалована и эгоистична. Странно, что она и грубит своей матери, и в то же время боится ее. С возрастом в обществе родителей начинаешь скучать – вспомнилась его мать, сидящая в своем унылом домишке, и вместе с воспоминаниями явились привычные угрызения совести за то, что он не прилагал достаточно усилий, чтобы видеться с ней, – но с другой стороны, с тех пор, как он покинул Лондон, он почти не виделся даже с отцом, по которому скучал. Он обожал ходить с отцом на охоту, играть с ним в теннис и сквош, устраивать праздничные обеды в яхт-клубе Темзы, и ничего из перечисленного уже давным-давно не случалось – разумеется, главным образом потому, что он переселился в чертов Саутгемптон. Надо бы постараться встретиться с отцом и объяснить, что справиться с порученной работой он не в состоянии: его сильная сторона – продажи, а не общее руководство. Это решение взбодрило его – пока он не задумался о предстоящем дне и особенно о вечере.