В этот момент зазвонил телефон, трубку взяла Диана.

– Тебя, – сказала она. – Тебя женщина. – Тон был опасно-спокойным.

– Это Рейчел, – объяснил он Диане, и она жестом дала понять, что уже знает. Она достала себе сигарету и устроилась послушать телефонный разговор. И он сразу понял, насколько неловким он будет. По телефону Рейчел всегда говорила громче, чем обычно; в таких разговорах мягкая напевность ее речи пропадала, на смену ей являлись армейские интонации.

– Это насчет Рождества! Дом принадлежит компании, так что мне придется покинуть его на Новый год. Вот мы и решили устроить еще одно, последнее семейное Рождество, и я хотела узнать, присоединитесь ли к нам вы с Дианой.

Он бросил взгляд на Диану: было ясно, что она слышала все до последнего слова.

– Как это удивительно мило с твоей стороны, дорогая. Можно мне подумать и известить тебя?

– М-м… да, а можно не слишком долго? У меня есть еще одна идея, которой я непременно должна поделиться с тобой.

– Конечно. Позвоню завтра утром. – Кладя трубку, он вдруг спохватился: он совсем не выразил сочувствия в связи с выселением из Хоум-Плейс. Ей наверняка очень тяжело, и они могли бы по крайней мере оказать ей моральную поддержку.

– Бедная Рейчел, – сказал он. – Она вынуждена покинуть Хоум-Плейс, который был ее домом на протяжении всей жизни. Так что, как видишь, мы не единственные.

– Но у нее ведь есть другой дом в Лондоне, разве нет? Тот, который достался ей от подружки-лесбиянки.

– Да, есть. Но Хью говорит, что она не хочет в нем жить.

– Ну вот, пожалуйста. Мы все-таки единственные.

– Да ладно тебе, Диана. Я приготовлю нам воскресный коктейль – скоро обед, я объявляю перемирие.

– Хорошо. – Она позвонила, явилась смущенная миссис Аткинсон, вытирая руки о передник.

– Подайте мистеру Казалету сок двух апельсинов и немного льда. Да, и два бокала для коктейля.

Но когда он приготовил им выпить, оказалось, что ему не хочется. Чувствовал он себя отвратительно, источник неявной боли так и не удавалось определить.

Обед прошел еще хуже. Подали жареную цесарку с кальвадосом, пюре из топинамбуров и шпината в белом соусе. Он съел ложку и отставил тарелку.

– В чем дело, дорогой?

– Не знаю. Просто мне паршиво. Приму пару таблеток алка-зельтцера и прилягу.

– Хочешь, я с тобой?

– Нет-нет. Ты ешь, обед замечательный. А я вздремну.

Диана объяснила, что мистеру Казалету нездоровится, и миссис Аткинсон поспешила наверх с грелкой и разбудила его, чтобы отдать ее. Но потом он крепко проспал до шести вечера, когда Диана принесла ему чашку чая с имбирным печеньем.

– Бедненький, – сказала она. – Я принесла тебе имбирного печенья, потому что в прошлый раз, когда у тебя был расстроен живот, оно тебе нравилось.

Она вела себя так, будто они и не ссорились, и он преисполнился благодарности. Снова уснув, он пробудился в два часа ночи и нашел у постели чашку холодного консоме с запиской от Дианы: «Сплю в соседней комнате. Не хотела будить тебя. Будильник поставлен на семь. Целую, Д.». Слава богу, боль утихла, он настроился поспать еще. Но сон не шел, и сразу нахлынула тревога. Он принялся перебирать в уме свои вещи, которые мог бы выгодно продать. Ружья Брига, свои часы «Эспрей», золотые запонки с сапфирами, «Бентли», наконец, свою скрипку работы Гальяно. Если удастся найти покупателя, вырученных денег хватит, чтобы продержаться. Он задумался о том, чем, черт подери, он сможет заниматься, когда перестанет торговать древесиной. Его сильная сторона, вяло размышлял он, – умение находить общий язык почти с кем угодно, и продажи – вот они удаются ему особенно хорошо.

Собрание в кабинете Хью прошло ужасно, как они и ожидали. Конторскому посыльному велели принести столько стульев, сколько понадобится, но он поленился, и некоторым из присутствующих пришлось стоять. Эдвард сидел рядом с Хью за его столом. Остальные вошли в кабинет толпой и сели или застыли стоя с лицами, лишенными всякого выражения.

– К сожалению, у меня чрезвычайно плохие вести, – начал Хью. И с прискорбием продолжал, что обстоятельства вынуждают компанию «Казалет» перейти под внешнее управление, а это значит, что через шесть недель все служащие лишатся работы. Он коротко пояснил, почему так вышло. Банк больше не дает им ссуды и требует возвращения уже выданных. По истечении шести недель все получат еще одно месячное жалованье, а те, кто проработал в компании более десяти лет – пособие в размере жалованья за три месяца. Слишком долго рассказывать, как они с братьями пытались предотвратить катастрофу, но потерпели неудачу. В этот момент его голос чуть не сорвался, и Эдвард заметил, что две секретарши уже в слезах. В заключение Хью сказал, что все они были отличной командой и что все, разумеется, получат прекрасные рекомендации. А теперь, если у кого-нибудь есть вопросы, он постарается на них ответить.

Наступило неловкое молчание. Затем Кроутер из бухгалтерии спросил, купит ли компанию «Казалет» кто-нибудь из других торговцев древесиной. Хью ответил, что это ему неизвестно, но, разумеется, и такое возможно. Старшая из секретарей, мисс Корли, встала, объявила, что выскажется от имени всех присутствующих, и продолжала, что работать на мистера Хью, мистера Эдварда и мистера Руперта было поистине удовольствием. Прокатилась слабая волна аплодисментов – хлопали не все, и Руперт заметил, что его новый секретарь Дорис не стала. Почти все собрание он смотрел в окно на неподвижные платаны и думал, сможет ли написать этот вид: элегантность голых веток на фоне скучно-серого неба… унылое зрелище.

Люди по очереди жали руки его братьям, затем подходили к нему. Он размышлял, неужели он единственный в этой комнате ощущает нечто вроде облегчения оттого, что все наконец закончилось. Отныне жить будет труднее, но увлекательнее. Арчи и Клэри уже выставили свою квартиру на рынок жилья, сдающегося в аренду, и планировали приступить к переезду еще до Рождества.

На праздники все они едут в Хоум-Плейс – это Рождество в нем станет последним. Бедная Рейч! Но у нее есть дом Сид в Лондоне. Не в силах вынести тоскливый обед в обществе братьев, он решил позвонить Арчи и договориться о встрече в мастерской, чтобы составить список вещей, которые им с Клэри понадобится взять в Мортлейк.

– Если мне еще ехать сегодня на пристань, я просто перехвачу сандвич. – Он взглянул на Хью, который потирал висок единственной рукой – явный признак сильной мигрени. – Может, на сегодня тебе хватит, старина?

– Исключено. Мне еще писать уйму писем, а завтра я еду в Саутгемптон. Мне совестно перед Макайвером, я должен его проведать.

Оставшись один, Хью принял пару таблеток обезболивающего, запил их водой из довольно пыльного стакана и откинулся в кресле, ожидая, когда лекарство подействует. Он по-прежнему чувствовал себя хуже некуда. Будто его поставили во главе целого маленького мира, а он подвел всех и каждого, кто населял этот мир. Осколки тревоги продолжали всплывать в голове, указывать на его вопиющую некомпетентность. Да, в отличие от Эдварда, он всегда проявлял осмотрительность в обращении с деньгами, не пренебрегал страховками и всегда помнил о сбережениях. Но Рейчел! У него недостаточно денег, чтобы обеспечить ей постоянное содержание. На один безумный миг ему представилось, что он покупает Хоум-Плейс и перевозит к ней свою семью. Но даже если бы он так и поступил, содержать дом ему было бы не на что. На новую крышу ушли до последнего пенни все средства, собранные им самим, Рейчел и Рупертом. Ему шестьдесят два, и если не считать службы в армии во время Первой мировой войны, он располагает лишь опытом торговли древесиной. Может, ему и удастся благодаря этому опыту устроиться на скромную должность в другой лесоторговой компании, но в настоящий момент ему не хватало ни духу, ни желания обдумывать этот вариант.