Подобное многообразие мнений мы редко встретим применительно к эпохе Средневековья даже тогда, когда речь заходит о каком-то значительном (прежде всего, в политическом плане) событии или явлении. В еще меньшей степени это касается приватной сферы. В подавляющем большинстве рассмотренных выше казусов — историях Раймона Дюрана, Джона Райкнера, Масет и Аннекина де Рюйи, Колетт Ла Бюкет и Жана Ле Мерсье — мы не смогли «услышать» голоса всех заинтересованных лиц и узнать, что же они думали по поводу тех частных конфликтов, которые в какой-то момент стали явными и превратились в предмет публичного судебного разбирательства.

Дело Бланш д’Овербрюк (как и дело Жанны де Брем и Бридуля де Мезьера) в какой-то степени заполнило эту лакуну, хотя и породило проблему иного рода — проблему доверия к источникам информации, особенно в тех случаях, когда этой информации становится слишком много. Все версии произошедшего в замке Нель убийства, как я пыталась показать выше, разнились между собой, каждая из них была рассказана по-своему, с учетом интересов того или иного конкретного лица. Точно так же действовали и более поздние авторы, пытавшиеся увязать убийство капитана Компьеня с собственными представлениями о ходе Столетней войны и о роли в ней Жанны д’Арк. «Игра в слова», которой занимались все эти персонажи — кто в зале суда, а кто в тишине собственных кабинетов — напоминает отчасти принцип действия калейдоскопа, в котором с каждым следующим поворотом возникает новая картинка, совершенно не похожая на предыдущую.

С одной стороны, подобное многообразие не может не радовать историка, поскольку действительно предоставляет ему шанс увидеть и понять и тот казус, который его заинтересовал, и реакцию на него последующих поколений. С другой стороны, в обилии источников оказывается очень легко потеряться и упустить ту единственную, но очень важную деталь, которая может стать ключом не только ко всему написанному о том или ином событии, но и к самому этому событию.

Именно о такой ситуации и пойдет речь в следующей главе. Мы перенесемся во Францию XVI столетия и поговорим о сюжетах, которые, на первый взгляд, уже не имеют ничего общего с эпохой Средневековья: об одержимости человека демонами и практике экзорцизма, о политике веротерпимости Генриха IV и об ожесточенных спорах умеренных католиков со «спиритуалами»… И все же, как мне кажется, существует определенная связь между старыми и новыми героями моих историй. Она выражается прежде всего в наличии у них неких базовых культурных ценностей и представлений, не успевших за одно столетие измениться сколько-нибудь радикальным образом, а также — в способах отбора и интерпретации информации, которую тот или иной непосредственный участник событий был готов предложить своим слушателям и читателям.

История, о которой пойдет речь, хорошо известна специалистам, занимающимся ранним Новым временем, а особенно тем, кто интересуется проблемами религиозности — народной и ученой, точками их пересечения и их расхождениями. Впервые читающая публика познакомилась с ней благодаря ставшей уже классической работе Робера Мандру 1968 г. о вере в сверхъестественное во французском обществе XVII в.[980] Историки права привлекали ее в качестве иллюстрации в исследованиях, посвященных особенностям судопроизводства в ведовских процессах[981]. Много раз обращались к ней и ученые, занимающиеся проблемами демонологии и одержимости в Западной Европе эпохи Средневековья и Нового времени[982].

Как и в случае с Гийомом де Флави, интерес к Марте Броссье и ее наполненной самыми невероятными событиями жизни был связан не в последнюю очередь с внушительным количеством источников, содержащих разнообразнейшие сведения о ней. К ним относятся и отчеты церковных экзорцистов, пытавшихся изгнать из молодой женщины демонов, якобы овладевших ею, и частная переписка, и официальные королевские реляции, и полемические трактаты французских теологов и врачей, и судебные документы. На основании этих текстов оказывается довольно просто, на первый взгляд, реконструировать биографию нашей героини…

* * *

Марта Броссье родилась и выросла в городке Роморантен в Берри, относившемся в конце XV I-начале XVII в. к диоцезу Орлеана. В 1599 г., согласно нашим источникам, ей исполнилось 26 лет. Именно в это время ее имя стало известно всей Франции: 30 марта того же года девушка в сопровождении отца и двух своих сестер, рассказ о которых ждет нас впереди, прибыла в Париж, где на протяжении нескольких месяцев оставалась главной сенсацией[983]. Впрочем, к этому моменту она уже посетила многие другие французские города: Орлеан, Клери, Сомюр, Анже и Лош, где каждый раз ее встречали с все возрастающим интересом. Объяснялось это любопытство тем обстоятельством, что в течение предшествующих 15 месяцев Марта была одержима демонами и никак не могла избавиться от них, несмотря на все усилия ее семьи и самых разнообразных экзорцистов, начиная с кюре приходской церкви в Роморантене и заканчивая епископом Анже.

Как можно заключить из дошедших до нас откликов современников, именно с целью покончить со своей одержимостью Марта и явилась в столицу Французского королевства, где ее случай привлек внимание не только простых обывателей и рядовых священников, но и самого Пьера де Гонди (1533–1616), епископа Парижского. По его личному распоряжению 30 и 31 марта, а затем 1 апреля 1599 г. девушка подверглась нескольким процедурам изгнания демонов, на которых присутствовали помимо собственно экзорцистов (представителей ордена капуцинов) парижские теологи и врачи[984]. Все они были призваны, дабы ответить на вопрос, является ли Марта на самом деле одержимой и, как следствие, можно ли верить в то, что ее предсказания и пророчества происходят от демонов, или же они — плод ее воображения.