Я не стану ничего менять в залах. Я не даю тебе с твоим дядюшкой разрешения изменить экспозицию ни на йоту. Цель моей работы – представить истину! А не обслуживать чьи-то политические махинации!

Последовало долгое молчание. Я стиснул руками ткань сутаны. Это был тот Уго, которого я помнил, бесстрашный в отстаивании истины, но отстаивающий ее с пугающей, нечеловеческой страстью. Голос казался еще безумнее, чем в нашу встречу на крыше собора Святого Петра, где он сказал, что отказывает мне в праве работать с ним. Но все это было ничто по сравнению с тем, что я услышал дальше.

Когда он снова заговорил, его голос преобразился: из него не просто исчезло неистовство – в нем не осталось жизни.

Забудь. Все это не важно. Настоящая причина моего звонка – сказать тебе, что все кончено. Тысяча двести четвертый год – не главное. Работа над выставкой продолжаться не может. Я тебе кое-что послал по почте, там рассказывается, что я узнал. Читай внимательно… и позвони мне, Симон, ради бога! Обязательно позвони!

Кардинал Бойя остановил запись. Я мог лишь с ужасом глядеть на него, не в состоянии вымолвить ни слова. Так вот что трибунал принял в качестве вещественного доказательства, после того как Корви подтвердил, что голос действительно принадлежит Уго.

– Вы поставили прослушку на телефон Симона! – проговорил я, до сих пор не веря услышанному.

В голосе Уго звучала неподдельная ярость.

– Мне доложили об этом голосовом сообщении достаточно быстро, – сказал Бойя, – чтобы мы успели открыть почту вашего брата в нунциатуре и скопировать ее раньше, чем письмо доставили ему.

Он выудил из стопки бумаг еще одну и подвинул ко мне. Мне стиснуло грудь.

– Судя по вашему выражению лица, узнали, – сказал он.

Ксерокопия письма, которое я нашел в ежедневнике Симона. Письмо от Уго об их встрече в «Казине».

Кардинал указал пальцем на одну строчку.

«Я очень серьезно занимаюсь Евангелием с Алексом».

Видимо, отсюда он обо мне и узнал.

– В письме все предельно ясно сказано, – продолжил его высокопреосвященство. – Ногара пишет, что приводит доказательство. Где же оно?

– Я не знаю.

– Вы и ваш братец в игрушки со мной играете. В конверте не было ничего, кроме этого листка. Не знаю, зачем я распорядился запечатать конверт обратно.

– Я не имею ни малейшего представления о том, что нашел Уго.

– Прекратите лгать!

Я тупо смотрел на бумагу. И постепенно понимал, что это письмо – совсем не то, чем оно кажется.

– Теста! – рявкнул Бойя.

Тотчас возник монсеньор.

– Уведите отсюда этого человека.

– Прошу вас, – запротестовал я, – не делайте этого. Вы травите невинного священника.

Но он повернулся ко мне и, указав на письмо, которое я держал в руке, сказал:

– Я узнаю, что обнаружил Ногара. А вы только что погубили церковную карьеру вашего брата.

Письмо. Я снова развернул его, как только остался один. На холме, обращенном к Музеям, у которых сновали легковушки и грузовики, что-то подвозя и увозя в последних приготовлениях к выставке, я перечитал его строки.

На этот раз я читал текст с неясной тревогой. Что-то не сходилось. Через четыре дня после того, как Уго его написал, он отправил мне полное отчаяния последнее электронное письмо. В тот же день, когда писалось это письмо, он оставил Симону на автоответчике гневное голосовое сообщение. Спокойный, деловитый Уго этого письма – ширма. Иллюзия.

Зачем отправлять такое письмо по почте? Зачем открыто обсуждать встречу православных в Казине? Он словно специально хотел привлечь внимание к встрече. И если именно Уго навел на нее кардинала Бойю – отчего в последние минуты усилили меры безопасности и изменили место встречи в Кастель-Гандольфо, – то либо он был небрежен, либо злонамерен.

Уго твердит о каком-то доказательстве, но Бойя сказал, что других бумаг в конверте не обнаружил. «Читай внимательно», – сказал Уго в голосовом сообщении. Те же самые слова он повторил и в самом письме. И я не мог отделаться от ощущения, что, если прочту внимательно, увижу доказательство, которое все это время было перед глазами.

Я внимательно проглядел номера евангельских стихов в боковой колонке, пытаясь понять, что упускаю. Уго и я пользовались этой бумагой во время уроков. Когда два Евангелия излагали одну и ту же историю по-разному, Уго записывал параллельные стихи и сравнивал. Может быть, тело письма – всего лишь прикрытие, обманный маневр. А вдруг на самом деле значение имеет только последовательность стихов?

Я углубился в левую колонку. Первым стихом стоял Марк 14: 44–46, где описан арест Иисуса перед судом. Появилась вооруженная толпа, и Иуда показал Иисуса властям при помощи печально знаменитого предательского поцелуя. Матфей и Лука соглашаются с версией событий в изложении Марка, но следующий выбранный Уго фрагмент – версия Иоанна. В ней Иуда никого не целует. Иисус сам выходит вперед, к толпе, желающей знать, кто здесь Иисус из Назарета. И внезапный, неожиданный ответ Иисуса, два слова: «Это Я», – несет прозрение для толпы, которая вдруг падает ниц.

Иоанн высказывает здесь одно теологическое соображение: «Это Я» – мистическое именование самого Бога. В Ветхом Завете Моисей слышит заповедь из неопалимой купины: «Когда пойдешь к израильскому народу, скажи им: „Сущий[22] послал меня к вам“». Главная мысль здесь в том, что Иисус – тот же самый Бог. Но Уго выдвигал еще одну идею: стих Марка показывает, что стих Иоанна теологичен. Он выражает духовную истину, но описывает не то, что происходило на самом деле.

Точно так же связаны и следующие два стиха. Иисуса ведут к месту распятия. Но после бичевания и побивания он слишком слаб и не в силах нести собственный крест, и вместо него крест несет прохожий по имени Симон Киринеянин. Лука соглашается с изложением Матфея, как и Марк, который даже приводит имена двух сыновей Симона, чтобы не возникло путаницы с определением его личности. Но снова Уго выбрал параллельный стих из Иоанна, и этот стих теологичен. Поскольку Иисус взвалил себе на плечи бремя за всех нас – поскольку ему предстоит умереть ради блага всего человечества, – у Иоанна нет места персонажу, который взваливает на себя груз вместо Иисуса. Поэтому Симон Киринеянин исчезает из текста. Вместо этого Иоанн говорит: «Неся предназначенный для Него крест, Иисус отправился к месту, называемому Лобное место, по-еврейски Голгофа». Уго проводит ту же мысль, что и раньше: Иоанн изменил факты, чтобы провозгласить духовную истину.