выбрались из башни и не увидели звезд, мерцавших в просветах деревьев. Затем, усевшись на дерне, они поровну разделили добычу, решив на этот раз ограничиться только сливками, которые им удалось снять с кувшинов, с тем чтобы прийти сюда снова и опустошить их до дна. Дабы не сомневаться друг в друге, они поделили также между собой талисман, причем одному достался свиток, другому – свеча. Покончив с этим, они с легким сердцем и туго набитыми карманами отправились обратно в Гранаду. Спускаясь с горы, предусмотрительный мавр шепнул на ухо простодушному водоносу слово совета.

– Дружище Перехиль, – сказал он, – все происшедшее должно быть погребено между нами, пока мы не спрячем сокровища в безопасное место. Дойди слух о них до ушей алькальда, и мы погибли.

– Разумеется, – ответил гальего, – это сущая правда.

– Дружище Перехиль, – продолжал мавр, – ты человек, сколько я знаю, благоразумный, и я не сомневаюсь, что не станешь болтать, но ты не один, у тебя есть жена.

– Моя жена не узнает об этом ни слова, – решительно заявил маленький водонос.

– Довольно, – сказал мавр, – уповаю на твое благоразумие и обещание.

Никогда ни одно обещание не давалось, быть может, более твердо и искренно, но… увы! Разве может муж утаить что-нибудь от жены? И уж конечно, такой муж, как водонос Перехиль, который был одним из самых любящих и покорных мужей. Возвратившись домой, он нашел жену мрачно забившейся в угол.

– Чудесно, – вскричала она, едва он вошел, – ты изволил наконец воротиться, прошлявшись ночь напролет. Удивляюсь, как это ты не привел с собой нового мавра!

Затем, разразившись рыданиями, она стала заламывать руки и бить себя в грудь.

– О, как я несчастна! – воскликнула она. – Что меня ожидает! Мой дом разорен и ограблен нотариусами и альгвасилами, мой муж – бездельник, который вместо того, чтобы зарабатывать на семью, днем и ночью шляется с неверными маврами! Бедные мои дети! Что ожидает нас? Нам предстоит побираться на улице!

Бедняга Перехиль был настолько растроган горем супруги, что не мог удержаться от слез. Сердце его было столь же полно, как карман, и укротить его было ему не по силам. Запустив руку в последний, он извлек из него три или четыре больших золотых монеты и сунул их ей за корсаж. Бедная женщина оцепенела от изумления и не могла понять, что означает этот золотой дождь. Прежде чем она успела прийти в себя, маленький гальего вытащил еще золотую цепочку и, помахивая ею перед глазами жены и растянув рот до ушей, принялся лихо отплясывать.

– Пресвятая Дева, помилуй нас, – вскричала она. – Что ты натворил, Перехиль? Нет, нет, того быть не может – ты не грабитель и не убийца!

Едва эта мысль мелькнула в мозгу бедной женщины, как она твердо в нее уверовала. Она уже видела невдалеке пред собою тюрьму, виселицу и на ней маленького кривоногого Перехиля; подавленная ужасом, порожденным ее воображением, она впала в отчаянную истерику.

Что оставалось делать бедному мужу? Он не располагал никакими иными средствами, чтобы успокоить жену и разогнать кошмары ее фантазии, как поведать начистоту историю своего обогащения. Он это и сделал, взяв с нее торжественное обещание сохранять его рассказ в тайне.

Попытка описать ее радость оказалась бы непосильной. Она обняла мужа и чуть не задушила в своих объятиях.

– Ну, а теперь, жена, – воскликнул, ликуя, маленький человечек, – что ты можешь сказать о наследстве мавра? Отныне никогда не мешай мне помогать ближнему, когда он в нужде.

Славный гальего улегся на свою овечью шкуру и уснул так сладко, как если бы покоился на перине. Другое дело жена: она выпотрошила его карманы и, разложив содержимое на циновке, долго считала золотые монеты арабской чеканки, примеряла ожерелье и серьги, мечтая о том, как она вырядится, когда ей будет позволено воспользоваться богатствами.

На следующее утро Перехиль взял большую золотую монету и, придя в лавку ювелира, заявил, что нашел ее среди развалин Альгамбры. Ювелир обнаружил на ней арабскую надпись и увидел, что эта монета из червонного золота; тем не менее он предложил только треть ее стоимости, и это вполне устроило водоноса. Перехиль накупил для своего выводка нового платья, игрушек, всяческой снеди, сластей и, возвратившись к своему жилищу, собрал вокруг себя ребятишек, устроил хоровод, плясал внутри круга и чувствовал себя счастливейшим из отцов.

Супруга водоноса свое обещание хранить тайну держала с поразительной твердостью. Целых полтора дня ходила она с таинственным видом и колотящимся сердцем и молчала, хотя была окружена завзятыми сплетницами. Правда, она не могла не напустить на себя некоторой важности, извинялась за рваное платье и говорила, что заказала баскинью[91], отделанную золотым кружевом и такими же пуговицами, и новую кружевную мантилью. Она намекала на намерение мужа оставить промысел водоноса, не совсем подходящий его здоровью. И вообще она думает, что на лето они уедут в деревню и что горный воздух принесет пользу детям – ведь в знойное время года в городе нет никакого житья.

Соседки переглядывались между собой и решили, что бедная женщина чуточку спятила; едва она отходила в сторону, как ее манеры, ужимки и притязания делались предметом всеобщего издевательства и веселья.

Если ей как-то удавалось сдерживаться на людях, то она сторицей вознаграждала себя в своем доме и, надев на шею нитку роскошного заморского жемчуга, на руки – мавританские браслеты, а на голову – алмазный султан, прохаживалась в своих грязных лохмотьях по горнице, время от времени останавливаясь, чтобы полюбоваться собой у разбитого зеркала. Побуждаемая простодушным тщеславием, она никак не могла устоять перед искушением показаться в окне и насладиться эффектом, который произведет своей роскошью на прохожих.

Судьбе было угодно, чтобы Педрильо Педруго, уже известный нам всеведущий и вездесущий цирюльник, как раз в этот момент сидел без дела в своей лавке напротив, и его вечно бдительное око уловило сверканье алмазов. В одно мгновение он оказался у маленького оконца, служившего ему наблюдательным пунктом, и принялся разглядывать оборванную жену водоноса, которая была убрана драгоценностями с великолепием восточной невесты. Составив в уме реестр ее драгоценностей, он помчался со всею возможною прытью к алькальду. Через некоторое время вечно голодный альгвасил снова понесся по следу, и не успело еще закатиться солнце, как беднягу Перехиля опять схватили и повлекли пред грозные очи алькальда.

– Как же так, негодяй! – яростно заорал алькальд. – Ты клялся, что неверный, умерший у тебя в доме, не оставил ничего, кроме пустой шкатулки, а теперь я слышу, что твоя жена щеголяет в лохмотьях, увешанная алмазами и