с матерью троих детей, а она пристально смотрит на них и не плачет, ни когда ее целуют, ни когда ее осыпают цветами, ни когда о чем-то просят ее, ни когда рыдают у ее колен. Женщина с застывшим как маска лицом не противится тому, что индусы набрасывают на ее плечи гирлянды цветов и рисуют ей и ее детям красные точки на лбу.

Солдаты должны идти дальше. Они оставляют мать с детьми. Женщина продолжает жить. Или нет. Ожидает освобождения или окончательной смерти. Британцы и их послушные индусы, заблудившиеся колдуны, должны нанести новый удар Старому Фрицу. На Западе в сфере магии — ничего нового. В Центральной Европе — то же самое. Может ли магия что-то сотворить в России, еще плавающей в злых эмоциях и окруженной дикими народами, только и мечтающими о том, чтобы ее уничтожить?

После множества аудиенций царь Николай оставляет Царское Село и отправляется в Ставку. Странно ли, что он отправляется в это свое последнее перед свержением путешествие? Ни в коем случае. Царь уезжает на фронт 22 февраля, почти что спасаясь бегством от различных эмиссаров и неистовства своей жены, продолжавшей призывать уже мертвого Распутина. На Румынском фронте он посещает оголодавшую, но — как ему кажется — все еще преданную ему армию и, все-таки удовлетворенный, отправляется назад, последний раз садясь в специальный поезд в роли царя.

В ночь с 27 на 28 февраля из Могилева в направлении Царского Села и Петрограда двинулись два бронированных состава. Впереди, в пяти километрах, двигался состав с придворной свитой, а за ним — царский поезд. В этот последний вечер последний русский царь заснул в своем вагоне, окруженный адъютантами и придворными министрами. Тревожное сообщение генерала Дубенского о беспорядках в столице поступило в царский поезд уже ночью. Тем не менее состав проследовал мимо станций Лихославль и Бологое, все дальше уходя в русскую ночь, в обледеневшую страну, контролируемую революционерами. Никто и не подумал разбудить царя — такой новости его величеству сообщать было нельзя. Уже на следующий день он станет узником.

Однако в эту решающую ночь он все еще царь. Он просыпается и вспоминает свои не столь давние видения: мимо него, стоящего на перроне, проплывает какой-то странный состав с освещенными купе. Он не успевает ничего сказать, потому что все, принадлежащее ему в этом поезде, проносится мимо очень быстро… Теперь царю кажется, что все, что принадлежит ему, остается позади: он смотрит в окно, скрытый во мраке, как разбойник, и протирает рукавом заиндевевшее стекло; спящая станция Малая Вишера, за ней — Старая Русса и, наконец, провинциальный Псков. Полусонный, он смотрел в окно на эту хрустальную ночь, сияющую на небе и на земле, как иллюминация, когда в дверь постучали. Сказали: «Ваше величество, из передового поезда пришло сообщение. Пишут, что дальше Тосно поезда не пройдут. Любань уже находится под контролем революционных сил. Генерал Дубенский предлагает оставаться в старом городе Пскове и связаться с частями генерала Рузского, с которыми вы двинетесь к столице».

Затем все начало развиваться очень быстро. Две ночи и один день прошли в царском поезде как сон, как свинцовый ночной кошмар, в котором плохие новости опережают друг друга. Вечером следующего дня царь отрекся от престола в пользу своего брата Михаила Александровича и превратился в пленника, записавшего в дневнике: «Сегодня ночью выезжаю из Пскова, угнетенный тем, что пришлось пережить. Вокруг предательство, трусость, ложь».

И он отправляется в путь. Сначала на поезде до следующей станции, будто бы движется не вперед, а по вечному кругу, чтобы в конце концов потерять представление о том, в какой части России находится. Когда свергнутый правитель все-таки прибыл в Царское Село и вышел из вагона, его придворные и офицеры, не колеблясь ни минуты, бросились от него врассыпную. Это был удивительный пример человеческой подлости. Они слышали, что царь отрекся от престола, и боялись, что тот узнает кого-то из них и потребует, чтобы его сопровождали. Вместо теплых слов и рукоплесканий арестанта встретили три незнакомца: один был коренастым, а двое — высокими. Царя перевозили в бронеавтомобиле, в который через смотровую щель для шофера проникало совсем немного света. Вел машину коренастый, а двое высоких расположились по обе стороны от царя на заднем сиденье. Николаю удалось увидеть пустые улицы, камешки, вылетающие из-под колес автомобиля, а иногда и группы людей, перебегавших перед броневиком и двигавшихся, как лисицы, ласки или барсуки.

Он вошел во дворец и увидел императрицу, одетую в черное монашеское платье с белым воротничком. Сказал ей: «Аликс, ты больше не царица». Она ответила ему: «Наше время только начинается. Присядь, давай призовем с небес нашего друга. С нами больше нет нашего доброго полицейского Протопопова, чтобы заняться спиритизмом, но мы-то еще здесь». Царь хотел что-то сказать, но царица заставила его замолчать. «Знаю, — сказала она, — ты хотел отправить меня на Французскую Ривьеру и даже, мой Николас, вел об этом разговоры с этим толстым французским послом Палеологом, но я прощаю тебя, мой милый, прощаю…»

В этот момент в комнату, как по команде, вошли Анна Вырубова, статс-дама Нарышкина и несколько горничных. У Вырубовой под глазами черные круги, собирающиеся в складки, как парчовые занавески; у мадам Нарышкиной под толстым лицом внушительный второй подбородок, она почти ничего не видит из-за затянутых катарактой глаз; горничные кажутся смертельно испуганными. Александра стоит в центре и не принимает отказ. Она молча протягивает руки к Николаю. Он просто должен ответить и принять ее ледяные ладони. Он хотел бы ей отказать, но в настоящий момент не видит причины избежать участия в деятельности «министерства оккультизма», как называют ближайшее окружение царицы. Вызывающие духов берут друг друга за руки. С одной стороны Николая держит за руку царица, с другой — Нарышкина. Все женщины закрывают глаза. Портьера у окна шевелится, и в комнату проникает луч света. Николай не слышит никаких звуков из мира духов, но женщины рыдают и кричат «да, да!» и «конечно, конечно!». Отсутствующий звук царица заменяет своими собственными словами. Говорит глубоким, будто охрипшим голосом: «Вернется… О да, вернется. Русский трон навсегда принадлежит Романовым. Владимировичи, как ласки, ненадолго захватят престол, но скоро возвратят его Николаевичам…»

«Что ты еще скажешь, друг? — кричит царица, словно призывая ветер. — Что ты еще можешь нам сообщить? Дай нам больше света, больше света, друг…» И свет появляется, но не от взмаха руки оккультистки, а от движения какого-то человека, которого собравшиеся, привыкшие к темноте, сначала не могут узнать. «Вы просили