костюм, перетянутый на пиджаке тонким ремнем, нервное раскачивание с ноги на ногу и взгляд странника — настоящий портрет русского, оказавшегося на чужбине. У Колышко были желтые, как солома, волосы, малиновые губы, надутые и слишком полные для мужчины, и не совсем контролируемый глазным нервом взгляд. Когда Колышко смотрел на царя, его глаза расширялись и взгляд устремлялся куда-то в сторону, а губы вяло жевали слова, как солод. Этот развинченный невротик представился царю как журналист, корреспондент зарубежных и русских газет «Гражданин» и «Русское слово». Утверждал, что имеет тесные связи со шведскими банкирами. А также — об этом не следует забывать — особые контакты с немецкими промышленными магнатами. Он прибыл, чтобы от имени Гуго Стиннеса, самого могущественного из них, предложить мир и германское обновление России… Ответил ему царь или нет — не важно, потому что и магнат Стиннес, и шведские банкиры, и сам мир были сотворены из бумаги и пакли и склеены столярным клеем чужих желаний.

Он расстался с Колышко, даже не пригласив его на обед, но несколько дней спустя перед царем появился новый посредник, вернее — посредница. Ее зовут Мария Васильчикова. Ее фигура напоминает грушу. Заостренная макушка расширяется в полные тестообразные щеки, толстая шея переходит в огромную дряблую грудь, сползающую вниз до живота, соединенного с мешкоподобной задницей. Она поворачивается перед царем, чтобы он увидел, что она закутана в платок и одета как настоящая русская, а ее толстые ягодицы очерчиваются под юбкой в виде утолщенного низа огромной красной груши. Сняв с головы платок, она плачет и напоминает Николаю, что перед отъездом в свое имение Клейн-Вартенштейн незадолго до Великой войны она была любимой фрейлиной и царицы, и княгини Елизаветы. Она просит царя добавить к своим многочисленным лаврам еще и венец бессмертия, а потом прямо заявляет, что от имени германской короны предлагает ему Дарданеллы и план их завоевания без помощи Англии и Франции. Она — Васильчикова…

Между тем Николай даже не думает о ней, поскольку в театре посредников появляется новый персонаж: датчанин Ганс Нильс Андерсен. Он стоит перед царем гордый, прямой, как кучерский хлыст, с голубыми глазами и взглядом фаршированной птицы. У него есть очки для чтения, для парада, для зимы… Он появляется перед Николаем, протирая стекла тех, что предназначены для путешествий по русской провинции. «Страшный мороз, — говорит он, — у меня совсем запотели стекла». Затем он водружает на нос парадные округлые очки, снимая их только тогда, когда хочет что-то прочитать царю. Для чтения он использует третий вариант очков, но и его заменяет на четвертый, как только прислуга вносит чай. Четыре пары очков, думает царь: для поездки и мужиков, для аудиенции, для чтения и для черного чая! А может быть, во внутреннем кармане у него скрывается еще пятая и шестая пара? Ганс Нильс Андерсен является директором Восточно-Азиатской компании, государственным советником и — по его собственной оценке — разумным политиком независимого Датского королевства. Его с давних пор знала и — по его утверждению — ценила царица-мать, по происхождению датчанка, и поэтому он привез братское письмо датского короля Кристиана X, адресованное русскому царю. Андерсен гордо вынимает письмо, ломает печать и сменяет очки для чая на очки для чтения. Письмо сердечное, и Николай тепло отвечает на него, зная, что это еще не конец…

Четвертым посредником является гамбургский банкир Макс Варбург. У этого немца шведского происхождения щеки похожи на надутые шелковые воздушные шары с вкраплением красных прожилок. Он тяжело дышит, у него высокое кровяное давление, он плохо переносит зиму. Русскую — особенно. К царю он приезжает в кожаном пальто, поверх которого наброшены две длинношерстные шубы, ниспадающие до подошв его ботинок. Тучный, покрытый мехом песца и соболя, он подобен какому-то степному медведю. Он раздевается перед императором, сначала снимает соболью шубу, потом песцовую, и в конце концов кожаное пальто. «У вас тепло, ваше величество», — говорит он на немецком языке, который царь хорошо понимает, а затем рассматривает ситуацию, словно он министр, а не банкир. Англия спровоцировала Великую войну, и только она в ней виновата. Русские победы 1878 года превратились в прах, как только английский флот появился в Мраморном море. Территориальные проблемы могут быть легко урегулированы Германской и Российской империями. Польша станет самостоятельным государством, юг и восток вплоть до границ с Сербией будут принадлежать России, а Прибалтийская Курляндия отойдет Германии. На вопрос царя: «Что будет с латышами?» — Варбург отвечает: «О латышах говорить не стоит, это мелочь!» Царь повторяет про себя по-русски: «О латышах никому не стоит беспокоиться» — и прощается с четвертым посредником, но пребывает в страхе, что это еще не конец и 1917 год предназначен для того, чтобы стать годом царя и его эмиссаров.

Он обманывается так же, как многие обманывались в течение этой Великой войны. На четвертый год войны рассказы о мощи Дунайской империи сломали зубы о брусчатку мостовой. Каждый месяц уменьшается хлебный паек, сахар перепадает только счастливчикам. В этом состоянии монархия становится чрезвычайно привлекательным местом для теософов и всякого рода шарлатанов. И сам двор был заполнен ими начиная с того самого толкования монаршего сна в ноябре прошлого года, когда один сомнительный баварский предсказатель судьбы предрек, что новый повелитель миллионов подданных благополучно переживет покушение 11 ноября 1918 года. Да, именно так было предсказано, и никак не могло случиться, чтобы теософ ошибался.

Теперь его и его нечесаных собратьев снова нужно было найти. При дворе Двуединой монархии пишется самое важное письмо, которое должно быть защищено всеми известными и неизвестными способами. Необходимо, чтобы оно выглядело обычным письмом, ничем не отличающимся от остальных. Но этому письму предстояло решить судьбу миллионов. Императрица Зита, гораздо более энергичная, чем ее сонный муж, решила написать письмо своему брату, принцу Сиксту Бурбон-Пармскому, бельгийскому офицеру, служившему во французской армии. В письме нужно было предложить условия окончания Великой войны, пусть даже позорные для Двуединой монархии, ибо это было единственной возможностью спасти династию и корону. Полусонный Карл I при активном посредничестве жены предлагал и Эльзас, и Лотарингию, и еще некоторые другие земли, как какой-нибудь безответственный средневековый барон. Письмо должны были доставить заслуживающие доверия руки Марии Антонии, матери императрицы, но что будет, если эта бумага с унизительными условиями мира попадет в руки врага? Что будет, если Сикст, которого Зита не видела более десяти лет, передаст письмо в руки французского премьер-министра, как поступил бы каждый верный своему долгу офицер?

Поэтому письмо нужно было защитить, но если его зашифровать,