И немножко вина, даже в преддверии нового рабочего дня, нам не помешает. Тем более, что вино было легкое, красное, полусухое. И называлось оно «Багряное». Ну уж если жена разрешает выпить и не прочь присоединиться, мужу тем более не пристало артачиться. Я откупорил бутылку и наполнил бокалы, которые Илга тоже припасла.

— За тебя! — сказал я, поднимая свой бокал.

— За нас! — поправила она.

Я кивнул. Мы выпили. Аппетит, на который я и без того не жаловался, стал просто зверским. И я принялся уплетать омлет с колбасой и помидорами. Жена почти не ела. Не хотела наедаться на ночь, но оставлять мужа голодным тоже не считала правильным. Я так и представил ее хуторскую бабушку, которая сидит за дощатым столом в деревенском доме, и подперев щеку кулачком, смотрит, как лопает муж, вернувшийся вечером с покоса. И даже не слишком красиво фыркнул, настолько забавным показалось мне это сравнение.

— Что тебя так рассмешило? — поинтересовалась Илга.

— Да так, ерунда! — отмахнулся я. — Ты лучше скажи, как тебе удалось все это достать всего за пару часов?.. Холодильник, матрас, стол, табуретки…

— Стол и табуретки принесли какие-то люди, они сказали, что — от председателя ЖЭКа… А матрас, холодильник, посуду, подушки, одеяло, белье я купила заранее… Хранила все это у хозяйки, а сегодня сюда привезла.

— Надо же — как просто, а выглядит, словно чудо…

Она улыбнулась.

— Привыкай!

— С удовольствием.

Я наполнил бокалы.

— Еще я сделала копии ключей.

— Нет, ну ты точно — чародейка!

Мы снова выпили, и жена решительно убрала бутылку в холодильник. И правильно сделала! Я не возражал. В последнее время и так частенько приходилось пригублять. Нет-нет-нет, как говорит товарищ Авросимов, с завтрашнего дня начинаю новую жизнь. А прямо сейчас — чистить зубы и баиньки. И не в одиночестве. Хватит с меня одиноких ночей. Я поднялся и хотел было шмыгнуть в ванную, но жена меня окликнула. Я обернулся. Она без улыбки показала на горку грязной посуды и не убранный стол. Ну да, понятно. Все пополам — и домашние дела — тоже.

Пока я убирал со стола, мыл посуду, Илга приняла душ. Потом сушила волосы полотенцем, что сразу навело меня на мысль, что следует раздобыть фен. И вообще — заботиться о том, чтобы в доме, по возможности, было все необходимое для комфорта. Рай в шалаше он хорош для первых, самых романтических дней, а потом захочется уюта. Пока что главный вклад в это внесла жена, следующий ход за мною. Нечего стесняться. Главное, оставаться в рамках закона, который не запрещает пользоваться личными связями, если это не в ущерб государству.

Закончив на кухне, я посетил ванную, потом отправился в спальню, разделся и лег. Матрас оказался в меру мягким, таким, какой я люблю. Подушка — в меру жесткой, что тоже хорошо. Белье шелковисто льнуло к коже, в отличие от казенного, которое выдавали в общаге. Как бы не уснуть на такой роскоши! А что, если жена не станет будить, пожалеет? Так и продрыхну до утра… Хотя, приятным делом можно заниматься и с утра, перед завтраком… Я не уснул. В спальню вошла Илга, погасила свет — что было правильно — на окнах пока не было штор — и скользнула ко мне под одеяло.

У меня даже дыхание перехватило от прикосновения ее нежной кожи. Я осторожно обнял Илгу, прислушиваясь к ее реакции. Она не возражала. Тогда я стал неторопливо, но настойчиво продвигаться к нашей общей цели… Потом мы лежали в темноте, отдыхая. С улицы доносился приглушенный рокот двигателей проезжающих автомобилей, при этом по потолку скользили тени оконной рамы, перечеркивающей то вытягивающийся, то укорачивающийся световой прямоугольник.

— Ты не спишь? — спросил я.

— Нет, — ответила она ясным, совсем не сонным голосом.

— Ты меня извини, за не сообразительность, — продолжал я, — но во время первой нашей встречи, услышав, что ты из Эстонии, я решил, что по-национальности ты эстонка…

— Нет, я латышка, но родилась и выросла в эстонском городке Валга, который граничит с латышским Валка… Это один город, но разделенный рекой Педеле… А хутор моих предков и вовсе оказывался то на латышской, то на эстонской стороне…

— В СССР — это значения не имеет… — сказал я.

— Согласна, — ответила Илга, — но среди нашей интеллигенции, особенно — у молодых актеров, музыкантов и писателей сейчас модно говорить о независимости… Как будто независимость для таких маленьких стран, как Эстония и Латвия — это какое-то благо…

— Я тоже так думаю, — подхватил я. — Маленькой стране трудно быть независимой, все равно придется выбирать то или иное государство себе в покровители…

Жаль, что не мог я ей рассказать о том, что через одиннадцать лет так и случится. Прибалтика отколется от России и выберет себе в покровители Евросоюз, а на самом деле — США. И эти молодые болтуны, которые сейчас собираются на квартирах или еще где — в Таллине, Риге и Вильнюсе, и болтают о независимости, в девяностых кинутся этой независимостью, в том числе и личной, торговать направо и налево — кто больше и быстрее заплатит. Ну а главным товаром станет сначала совето — а потом и русофобия.

Пока я думал об этом, жена тихонько засопела — уснула, ну и я, совершенно счастливый, провалился в сон. Утром началась веселая суматоха. Пока я умывался, Илга готовила завтрак, потом мы его дружно ели, потом я опять убирал со стола и мыл посуду, а жена в это время одевалась и красилась. Вышли из дому мы одновременно. Я поймал такси, чтобы оно развезло нас по местам работы. Мне было ближе, я мог бы и пешком дойти, но не хотелось так скоро расставаться с женой.

В учительской, поздоровавшись с другими коллегами, я подошел к Виктору Сергеевичу. Мы пожали друг другу руки.

— Я слышал, тебе квартиру дали? — спросил он.

— Есть такое, — откликнулся я. — Скоро приглашу на новоселье… Вот только…

— Там ни хрена нету… — подхватил трудовик.

— Ну кое-что все-таки есть…

— Про телевизор я помню, — проговорил Витек. — Уже раздобыл, не работающий, правда, но скоро будет лучше купленного в магазине…

— Спасибо! — обрадовался я.

— А телефон у тебя