перебивать Унгерна, выслушать этого странного и, как мне показалось, чрезвычайно одинокого человека со столь необычной судьбой.

– Я скоро умру. Умру для этого мира, покину его без сожалений. Мне еще предстоит сделать кое-что, но большая часть пути уже пройдена. Монголия не нуждается больше в боге войны, она стала свободной, а это значит, что я должен уйти. Сегодня будет особенный вечер, наполненный воспоминаниями, вопросами, ответами, удивительными событиями, знамениями и загадками. Ты волен провести его в моей компании не в роли начальника штаба, а как мой гость. Неволить тебя не стану. Если пожелаешь, можешь отказать мне в этой просьбе, что, разумеется, не повлечет за собой никаких последствий. Тебя я считаю человеком честным, хотя и чрезвычайно скрытным, а я ценю в людях честность наравне со смелостью. Полагаю, что оба эти понятия очень тесно связаны, так что независимо от твоего выбора тебе с моей стороны ничто не угрожает.

Все сказанное бароном было полной неожиданностью. Он разжег мое любопытство и польстил своим доверием. Я не мог отказать в странной просьбе стать его гостем на сегодняшний вечер и свидетелем каких-то таинственных событий.

– Я согласен и почту за честь принять приглашение. – Сказано это было официальным тоном, который показался мне наиболее уместным в столь торжественный момент.

– Славно! – Дедушка хлопнул в ладоши, и на пороге юрты неожиданно появился Жамболон. – Веди сюда Оссендовского! – скомандовал Унгерн.

После того как Жамболон скрылся в сумерках, барон достал из снарядного ящика мешочек с чаем, чайник и стаканы, довольно большое блюдце в форме эллипса и миниатюрный саквояж радикально-оранжевого цвета. Расстегнув саквояж, он покопался в нем и извлек на свет небольшую коробочку, размером с ладонь. Раскрыв ее, Унгерн бережно выложил содержимое на блюдце:

– Гляди!

Я встал с кошмы, подошел к барону и с любопытством посмотрел на блюдце. На белом фарфоре лежали сушеные грибы с удлиненной ножкой и острой шляпкой. Эти грибные гербарии напоминали маленькие стрелы.

– Подарок от одного святого из индийского села Ширди. – Барон достал из саквояжа маленький бумажный конвертик и, развернув его, высыпал серый порошок на блюдце рядом с грибами. – А это священный пепел вибхути. Его можно положить на язык и проглотить, но я по привычке его разнюхиваю.

Барон вытащил откуда-то бамбуковую соломинку, ею же он разделил горсточку серого пепла на две части и, вынюхав половину, передал трубочку мне.

– Сильно действует? – поинтересовался я.

– Ага, только не на физическом уровне. Ты ничего такого не почувствуешь, – пообещал Дедушка.

Я втянул через трубочку порошок. Часть его, минуя нос, попала мне в гортань. Чуть сладковатый привкус, запах благовоний, но почти неуловимый.

– А теперь нужно съесть грибы.

Унгерн разделил гербарий на две примерно одинаковые части, собрал пальцами миниатюрный грибной сноп, переложил его в рот и стал усердно пережевывать.

Я последовал его примеру. Никаких неприятных ощущений не было. Обычные сушеные грибы. Прожевал и проглотил.

– Давай теперь попьем чайку, – предложил барон, убрав пустую коробочку в оранжевый саквояж, а саквояж – в деревянный ящик.

– Скажите, барон, а как в Монголии оказался индийский святой, который преподнес вам подарок?

– Да хуй его знает, – пожал плечами Унгерн. – У него есть такая способность – появляться сразу в нескольких местах одновременно. Раньше он часто наведывался, да вот уже года три как перестал. Развоплотился, скорее всего, старенький он был, хотя довольно крепкий.

За юртой послышались шаги, дверь осторожно растворилась, и на пороге возник Оссендовский. На лице его было выражение опасливого любопытства. Заметив меня, он улыбнулся и смело шагнул внутрь, двери за ним закрылись без его участия, – должно быть, невидимый Жамболон все еще находился снаружи.

– Можно? Рад видеть вас в добром здравии, Кирилл Иванович! – Оссендовский кивнул мне приветливо, а барону протянул для пожатия руку.

Я улыбнулся и молча кивнул в ответ. Унгерн жестом предложил поляку сесть. Мы удобно расположились на кошме и взяли стаканы с чаем, который хозяин юрты услужливо всем разлил.

– Доставайте свой блокнот и карандаш, господин Оссендовский. Сегодня я расскажу вам немного о своих предках, память о которых передается в нашей фамилии от поколения к поколению.

Пока Оссендовский копался с блокнотом, Дедушка хитро подмигнул мне, и лукавая улыбка промелькнула на его бледном лице.

– История моего рода восходит к временам Аттилы. В моих жилах течет славная кровь гуннов, германцев и венгров. В конце двенадцатого века древний род Штернберг разветвился на германскую и ливонскую линии. Родоначальником последней, из которой и произошли мои предки, является Иоанн фон Штернберг, служивший в венгерских войсках и из Венгрии прибывший в Ливонию в тысяча двести одиннадцатом году во главе отряда из нескольких сотен гусар. Сам Иоанн фон Штернберг называл себя «Унгам», что значит «венгр», по месту своего происхождения, а потомки его, несколько видоизменив это прозвище, писались вплоть до начала семнадцатого века Унгарнами. Потом некоторое время рыцари Унгарны именовались Унгерн-Штернбергами. Несколькими годами раньше того, как германская ветвь этого рода по воле императора Леопольда Первого получила графский титул, королева шведская Христина в октябре тысяча шестьсот пятьдесят третьего года возвела трех дворян Унгернов в баронское достоинство, приказав именовать их впредь Унгерн фон Штернбергами.

Дальний мой предок сражался вместе Ричардом Львиное Сердце и принял смерть под стенами Иерусалима. Сын основателя династии Иоанна фон Штернберга одиннадцатилетний Ральф Унгерн участвовал в известном Крестовом походе детей и сгинул бесследно в Алжире, так и не дойдя до Святой земли. Барон Гальза Унгерн-Штернберг в рядах ордена меченосцев вел борьбу против язычников – славян, латышей, литовцев и эстов – на восточных рубежах Германии. При Грюнвальдском сражении пали сразу два представителя моего рода. Воинственные рыцари нашего семейства, склонные к аскетизму и мистике, совершили немало ратных подвигов, став героями многочисленных легенд и сказаний. Генрих Унгерн-Штернберг по прозвищу Топор был известным странствующим рыцарем, побеждавшим соперников на многочисленных турнирах в Англии, во Франции, в Германии и Италии. Смерть свою он нашел в Кадиксе, где в поединке противник-испанец ловким ударом разрубил его шлем вместе с головой. Еще один Ральф Унгерн был корсаром и пустил на дно немало кораблей в Балтийском море. Барон Петр Унгерн, другой рыцарь-пират, владел замком на острове Даго и из своего разбойничьего гнезда совершал стремительные атаки на торговый флот в Прибалтике. В восемнадцатом веке в Европе был известен Вильгельм Унгерн, занимавшийся алхимией и получивший за это прозвище Брат Сатаны. Прадед мой также был корсаром, собиравшим дань с английских кораблей в далеком Индийском океане. Англичане долго охотились за ним, а когда наконец схватили, то по договору передали русскому правительству,