По моему мнению, германцы для этой цели намерены оставить за собой Крым, как свою колонию или в какой-либо иной форме. Они никогда уже не выпустят из своих рук ценного Крымского полуострова»[866].

Вряд ли СНК РСФСР не понимал, что изменить что-либо уже невозможно. Но считал необходимым не оставлять действия оккупантов без внимания, по крайней мере, предпринимал публичные дипломатические демарши, изобличавшие захватчиков и демонстрировавшие позиции советской стороны в объективно конфликтной ситуации, имевшие в виду и историческую перспективу. Положение правительство считало настолько серьезным, что документ-протест от имени наркома иностранных дел от 11 мая 1918 г. подготовил сам В. И. Ленин, и он был утвержден на заседании СНК. Это довольно обстоятельный, детализированный документ, воспроизведение которого в полном объеме представляется целесообразным. «По поводу радио от главнокомандующего германских войск на востоке.

Народный комиссар по иностранным делам считает необходимым выразить германскому правительству свой решительный протест:

1) Ни одного разу ни в одном документе германское правительство не заявляло нам о том, будто наш флот участвовал в боях против немецких войск на Украине.

2) Поэтому соответствующее заявление в радио от 11.V.1918 явно неверно, не находит себе подтверждения в актах германского правительства.

3) Если часть флота причисляла себя к украинскому флоту, то она и осталась в Севастополе.

3 bis) Если наш флот ушел из Севастополя, то это сделано было лишь после наступления германцев и нападения на Севастополь, следовательно, в этом случае явно нарушен был Брестский договор германцами, а не нами.

4) Факты доказывают, следовательно, что мы твердо стоим на почве Брестского договора, германцы же отступили от него, заняв весь Крым.

5) Они заняли его только германскими войсками, удалив оттуда всех украинцев.

6) Они заняли Крым после того, как германское правительство в своей собственной радио от… месяца 1918 г. совершенно точно заявило, что считает Крым не входящим в территорию Украины»[867].

Вопрос о Крыме глава советского правительства считал необходимым вписать в более широкий, международный контекст:

7) «Посол Германии Мирбах заявил нашему комиссару иностранных дел, что Германия не претендует на новые территориальные приобретения.

8) Если в данный момент германское правительство заняло другую позицию и предъявляет требования на Крым, или на часть Крыма, или на другие территориальные приобретения, то мы считали бы безусловно необходимой полную ясность в этом деле, и мы заявляем еще раз официально, что с своей стороны настаиваем на заключении точного мира с Финляндией, Украиной и Турцией, воюющей вопреки Брестскому договору о мире.

9) Мы еще раз настоятельно просим германское правительство сообщить нам, стоит ли оно на позиции желательности мира с Украиной, Финляндией и Турцией и какие шаги оно предприняло и предпримет в этих целях.

10) По вопросу о Черноморском флоте мы согласны дать всяческие новые гарантии его невмешательства в войну или его разоружения (о чем вчера, 10.V.1918, посол Мирбах официально заявил нам), если только точные условия полного мира, т. е. мира и с Финляндией, и с Украиной, и с Турцией, германское правительство нам сообщит и этот мир будет заключен, на чем мы настаиваем.

11) Мы нисколько не отказываемся и от возвращения флота в Севастополь, если этот порт, – согласно заявлению Мирбаха от 10.V. 1918 в беседе с народным комиссаром иностранных дел, – не аннектируется в той или иной форме и не оккупируется Германией и если точный и полный мир с германцами, как с составной частью финских, украинских и турецких армий, будет осуществлен»[868].

Естественно, изложенная позиция стала исходной, практически директивной для дипломатии РСФСР на весь 1918 г.

Имея явное военное превосходство, оккупанты в большинстве не считали необходимым отвечать на акции советской стороны, продолжали «гнуть свою линию».

Безусловно, немцы движимы были и вполне простыми, прагматичными интересами. Фельдмаршал П. Гинденбург, будущий рейхс-президент Веймарской республики, писал весьма откровенно, что западные союзники хотели «выжать» из Брестских соглашений: «Русская военная сила вышла из войны. Большие территории страны и целые народности были оторваны от русского тела. Образовалась большая трещина между Великороссией и Украиной. Выделение по мирному договору окраинных государств было для меня военным успехом»[869] (подчеркнуто мной. – В. С.).

Продолжая размышлять над сущностью военной акции в Украине, кайзеровский маршал отмечал: «Мы должны были вступить в эту страну, чтобы упорядочить ее политические отношения. Только тогда, когда это удалось, у нас явилась перспектива добывать на Украине предметы необходимости прежде всего для Австро-Венгрии, затем и для нашей Родины, кроме того и сырье для военной промышленности и военных потребностей в нашей армии. Политическая точка зрения в этом предприятии не играла никакой роли для нашего командования»[870].

Вряд ли приходится сомневаться, что у П. Гинденбурга, его сторонников выработался какой-либо иной принципиальный подход и в отношении Крыма. Железная прусско-фельдфебельская прямолинейность и тут проступала довольно четко, осуществлялась, что говорится, напролом.

Это хорошо понимали и оценивали в Москве. Еще 27 апреля «Известия» совершенно определенно писали: «Что же касается Крыма, то здесь немецкое правительство не пробовало даже найти какое-нибудь оправдание для своих действий. На Крым, который даже в Украинском универсале признается русским, направлены теперь захватные вожделения немцев, преследующих одну цель. Русский Черноморский флот, господствующий на Черном море, должен быть уничтожен, не знаем в пользу ли Украины, или турецкого султана, но другой цели, кроме уничтожения русского Черноморского флота, не может преследовать германская армия в Крыму…»[871].

«Железную хватку» немцев хорошо ощущал даже гетман П. П. Скоропадский. В своих воспоминаниях он, в частности, обращал внимание на то, как вели себя оккупанты относительно Черноморского флота. Они элементарно вели «политику захвата и, скажу, захвата самого решительного. С кораблей все вывозилось, некоторые суда уводились в Босфор, в портах все ценное ими утилизировалось… Вообще, все время приходилось шаг за шагом отвоевывать морское добро… Неопределенное положение с флотом еще усугублялось неизвестностью о том, что будет с Крымом и Севастополем, т. е. отойдут ли они к Украине или, по крайней мере, в среду ее влияния. Без разрешения этого вопроса нельзя было разрешить и окончательный вопрос о роде нужного нам флота»[872].

Конечно же, затронутые вопросы не могли не волновать главу Украинской Державы. Беспокоила его и ситуация на полуострове в целом. «Положение Крыма было самое неопределенное, – подчеркивает он, – хозяйничали там немцы, чего они хотели достигнуть, нам было неизвестно, турки же вели пропаганду среди татар. Вместе с этим, несмотря на то, что Крым не принадлежал Украине, последняя несла целый ряд расходов и по эксплуатации железных дорог, и по содержанию почт и телеграфа, и даже такие подробности, как содержание конских депо, падало на нее… Я рассуждал