Однако вне рамок конференции министерство иностранных дел Российской Федерации жестко придерживалось точки зрения, что Крым ранее всегда принадлежал России, что в подписанных в Брест-Литовске договорах и Украиной, и Германией это не подвергалось сомнению, не подлежало какому-либо последующему пересмотру, и что в Универсалах Центральной Рады, как наиважнейших государственных документах, зафиксирована такая же принципиальная позиция[823]. Правительство Крыма не признавалось вовсе, объявлялось контрреволюционным и, с точки зрения международного права, неправомочным. Украинская сторона исходила из того, что общественные процессы последнего времени очень многое изменили. И в настоящий момент следует ориентироваться совсем не на невозвратно ушедшее прошлое, а придерживаться новых реалий. К таким реалиям относились развал империи, факты национально-государственного самоопределения многих регионов – соседей РСФСР и Украинской Державы (Дон, Кубань, Крым), ликвидация там временно функционировавших органов советской власти. «Украинская Мирная делегация констатирует, что Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика утратила свои права на Крым» – категорически, непререкаемо заявлялось в ходе дискуссий на мирной конференции[824]. И что касается спорного, крымского региона, то без него Украина не может быть полноценной, суверенной в экономическом, политическом, военно-стратегическом плане державой, а большинство крымчан (за исключением русского этнического элемента) проявляют стремление не просто к союзу с Украиной, а считают пребывание в ней единственно возможным для себя вариантом самоопределения. Крымское правительство генерала С. А. Сулькевича в Киеве вообще считали временным административным органом, не отражающим интересы, чаяния подавляющего большинства жителей полуострова.

В официальных нотах неизменно ударение делалось на тесной экономической и этнографической связи Крыма с Украиной и что неизбежное присоединение полуострова к Украинской Державе может состояться на автономной основе[825].

Конечно, можно было немало порассуждать о некоторых сравнительных преимуществах или же уязвимости тех или иных аспектов позиций конкурирующих, остро дискутировавших на переговорах в Киеве сторон, учитывая и одностороннюю поддержку Германией Украинской Державы, хотя в данном случае немцы больше заботились о собственных корыстных интересах[826]. Однако это бессмысленно, поскольку к реальной политической практике не только отношения, но и слабого касательства не имело. И больше всего об этом свидетельствует дальнейшая линия поведения руководства Украинской Державы, равно как и политика объективно наиболее весомого, определяющего фактора – третьего контрагента – германских оккупантов.

Воспроизведенный «крымский сюжет», как представляется, достаточно наглядно иллюстрирует, какие сложные проблемы приходилось решать в процессе переговоров. Поспешность, недостаточный учет реальной обстановки, эмоциональная заряженность могли только повредить достижению справедливых результатов (естественно – в пределах возможного).

Особую остроту, как и предполагалось, приобрел вопрос о демаркационной линии между РСФСР и Украинской Державой[827]. На словах соглашаясь с тем, что исходным моментом должен быть этнографический принцип, на деле каждая сторона искала способы решения спорных вопросов в свою пользу, исходя из военно-стратегических соображений, реальной силы, очень часто ссылаясь на необходимость выяснить позицию местного населения относительно включения их региона в состав того или иного государства.

Неоднократно делегации прибегали к аргументации своей позиции уже имеющимися постановлениями различных собраний населения о желании отойти к Украине (южные районы Курской и Воронежской губерний) или, наоборот – к России (прифронтовая зона Черниговщины, Киевщины) и научным данным (статистике, переписям населения, диалектологических карт) и т. п.

Практические сложности в вопросах территориальных разграничений в 1918 г. не раз становились предметом специальных исследований. При этом в научный оборот вводятся все новые обнаруживаемые пласты документов[828].

Определенный эффект имело посредничество немецких дипломатов, присоединившихся к переговорам как заинтересованная сторона относительно размещения своих войск на северной границе Украины[829]. Российская сторона, с учетом реалий, вынуждена была пойти на определенные территориальные уступки.

Долго не удавалось достичь прогресса в вопросах раздела имущества и даты прекращения ответственности Украины за российские обязательства (долги), в подготовке торгового соглашения.

Постепенно изменилась тактика сторон. Если раньше украинская сторона пыталась как можно больше воспользоваться сложным военно-политическим положением России, то со средины лета в условиях неутихающих крестьянских восстаний, рабочих стачек, все более очевидных проблем у покровителей гетманата – немцев и австрийцев, нарастающей дестабилизации режима в Украине уже российская сторона, понимая, что время работает на нее, была не заинтересована в форсировании событий на конференции. Более частыми стали паузы на переговорах, поездки в Москву для проведения консультаций.

Правда, и причины подчас были далеко нерядовыми – заговор левых эсеров, убийство германского посла в России В. Мирбаха, покушение на жизнь В. И. Ленина… Каждое событие могло обернуться существенным изломом ситуации. Вместе с тем, российская сторона болезненно искала способы противодействия усиливавшейся тенденции сближения гетманской Украины с белоказачьим Доном, в чем СНК РСФСР усматривал серьезное нарушение Брестского мира. В ответ украинские дипломаты заявляли, что вопрос о границах с Всевеликим Войском Донским и его Атаманом П. Н. Красновым вправе решать на основе того, что речь идет о самоопределяющейся административной единице, не подчиняющейся юрисдикции РСФСР.

В свою очередь, украинская сторона выражала недовольство по поводу вмешательства Советской России во внутренние дела Украины. Имелись в виду многочисленные комментарии в московской прессе с откровенными симпатиями относительно антигетманских настроений, выступлений, выражением моральной поддержки забастовщикам. Все это квалифицировалось как политические провокации, имеющие целью подтолкнуть антиукраинские элементы на противоправные действия. Буквально с гневом воспринимались попытки отдельных членов российской мирной делегации вести антиправительственную пропагандистскую работу, не только пользуясь трибуной конференции (ноты, меморандумы, заявления, протесты, интервью), но и нарушающие элементарный этикет, пренебрегая естественной уважительностью хозяев, в коллективах, организациях, во время несанкционированных поездок по Украине.

Охранные службы Украинской Державы должны были реагировать, арестовывая членов делегации, сотрудников консульств (например, в Одессе), прибегая к периодическим обыскам и изъятию компрометирующих документов. Однажды, несмотря на дипломатический этикет, попробовали задержать даже Х. Г. Раковского во время его возвращения в Москву. История мгновенно приобрела скандальный характер, «подливая масла в огонь» – обострению украинско-российских отношений[830].

Пребывание большевистской делегации в Киеве оказалось намного резонанснее, чем могла предположить гетманская администрация. Сам П. П. Скоропадский вскоре сокрушался: «Нашим правительством была сделана крупнейшая ошибка, когда оно назначило заседания этой мирной конференции в Киеве, так как это дало возможность большевикам начать свою агитацию. …Если взять картину, которая тогда рисовалась полиции, то получается следующее: с одной стороны – большевизм русский, пустивший большие разветвления по всей Украине, главным образом, с легкой руки Раковского, председательствующего мирной комиссии для установления соглашения с большевиками по всем спорным вопросам. Конечно, в теснейшей связи с северными большевиками были наши украинские. Затем уже шли русские социал-революционеры и социал-демократы и их украинские сотоварищи»[831].

Никто иной, как гетман, считал действия Х. Г. Раковского смертельно опасными для своего режима. «Сведения о