фон Мумму, в котором обосновывалась необходимость принадлежности Крыма к Украине с точки зрения политической, экономической и военно-стратегической, такие же аргументы были изложены в послании министерства заграничных дел австро-венгерскому послу И. Форгачу. В подписанной министром Д. И. Дорошенко ноте, кроме отмеченного, снова упоминался и этнографический принцип и указывалось на содержавшиеся в ІІІ Универсале Центральной Рады недостатки и упущения в плане неполноты очерченных границ Украины. Предлагалось исправить упущения включением Крыма в состав Украинской Державы на автономных основаниях[856].

Д. И. Дорошенко считал, что Украина никак не может отказаться от идеи присоединения Крыма, ибо с точки зрения политических причин не хотела «иметь под рукой какой-то Пьемонт для будущей единой – неделимой России, стратегических – не могла оставить в чужих руках Севастополь, как базу для украинского флота и ключ к господству на Черном море, наконец были причины чисто этнографические – высокий процент украинского населения в Крыму. Уже не упоминаю о тесных экономических взаимоотношениях Крыма с Украиной, без продуктов которой он не мог выжить»[857].

Однако подлинные политические хозяева на полуострове – оккупанты, не спешили реагировать на дипломатические демарши украинской стороны. Может быть для них самих не все сразу и определенно выкристаллизовалось относительно крымской проблемы. Современные отечественные и зарубежные исследователи считают, что планы Пангерманского союза, иных экспансионистских германских кругов о создании мирового рейха, достижении мирового господства, органически включавшего бы в себя и благодатную во многих отношениях Украину[858], не вылились в официально оформленную государственную военную стратегию в 1914–1918 гг. Не была сколько-нибудь просчитанной перспектива прихода и пребывания в Украине немецких вооруженных сил, т. е. «восточная политика» даже после Брестского мира. Действовать приходилось ситуативно, прибегая почти исключительно к решениям и мерам тактического характера[859].

Хотя в подтверждение приводятся не конкретные документы, а утверждения «от обратного» – об отсутствии соответствующих доктрин, постановлений, приказов и т. п., по совокупности фактов, сведений о реальном развитии событий можно допустить известную правомерность подобных заключений. Тогда они с еще большей логичностью могут относиться к пониманию и оценке Германией проблемы Крыма, притягательно вставшей, судя по всему, уже в процессе военной кампании по оккупации Украины, когда полуостров оказывался фактически отрезанным от РСФСР. Как говорится, «аппетит развился во время еды» и овладение «лакомым кусочком» перевешивало даже перспективу конфликта на основе несоблюдения подписанного с Советской Россией соглашения.

Буквально, что называется «на ходу» германскими властями была «изобретена» версия, согласно которой вступление в Крым было вынужденной мерой, ответом на нападение Черноморского флота на немецкие части. Ее озвучил в Москве посол Германии В. фон. Мирбах, не гнушаясь циничной ложью, заявивший: «Императорское правительство считает себя вынужденным (выделено мной. – В. С.) ввиду нападения флота из Севастополя против Херсона и Николаева (матросы принимали участие только в сухопутных боях с немцами. – В. С.) продвинуть туда войска и занять Севастополь. Что же касается до политической государственной организации, то императорское правительство дает полную силу праву на самоопределение, провозглашенному русским правительством, и предполагает, что вопрос относительно Крыма, который до сих пор принадлежал к Таврической губернии, будет предметом русско-украинского договора»[860]. Наркомат иностранных дел РСФСР, естественно, получал информацию о развитии событий на южном театре военных действий. В плане оценки выдвинутых немецкими оккупантами и дипломатами обвинений в адрес Черноморского флота имеет смысл привести полный текст единственного документа, связанного с упомянутыми обстоятельствами. Это телеграмма председателя Центрофлота С. С. Кноруса наркому военно-морских сил Республики Таврида: «Суда, предпринимавшие враждебные действия против турок у южных берегов, были захвачены местными жителями и действовали самостоятельно.

В Херсоне стреляли ремонтирующиеся там транспорты, захваченные Красной Армией. Что касается враждебных действий пароходов против подводных лодок, то они были вызваны внезапным нападением немецких подводных лодок в наших территориальных водах, правом самозащиты на нападение подлодок. Сейчас отдано распоряжение нашим военным судам оставаться в наших портах. В данный момент получено известие о бомбардировке немцами Перекопа. Необходимо принять самые срочные меры по обеспечению флота, Крыма и Севастополя»[861].

Если исключить информацию, не имеющую прямого отношения к конфликту между немецкими вооруженными силами и Черноморским флотом, то выходит, что инициатива создания напряжения принадлежала оккупантам, их подлодкам. Впрочем, если бы не было данных провокационных действий, наверняка бы отыскались другие. Конечно, иных сведений в Москве получить не могли. Поэтому, хорошо все взвесив и решив особенно «не копаться в мелочах», направили 8 мая 1918 г. германскому правительству ноту за подписью наркома иностранных дел Г. В. Чичерина. В ней говорилось: «… До сих пор от германского правительства не поступало заявлений о враждебных действиях со стороны нашего Черноморского флота, находящегося в Севастополе. …Германское правительство заявило лишь о враждебных действиях отдельных судов, отделившихся от нашего Черноморского флота, за которые последний не мог бы нести ответственности.

Захват германскими военными силами русского Черноморского флота путем наступления через Крым на Севастополь находится в самом резком противоречии с Брест-Литовским договором… Занятие же Крыма противоречит заявлению самого германского правительства, сделанному в радиограмме от 26 марта о том, что в состав Украины должна входить Таврическая губерния, но без Крыма»[862].

Действительно, такая радиограмма германского МИДа (№ 13402) была обнародована для обоснования претензий на оккупацию всех девяти украинских губерний согласно Брестского договора от 27 января 1918 г.[863] Более того, в тогдашних телеграммах правительства Германии сообщалось о том, что «Германия считает Крымский полуостров частью Российской Республики», что «согласно Брест-Литовского мирного Договора с одной стороны и 4-го Универсала Украинской Центральной Рады с другой, Крымский полуостров составляет часть Российской Республики, а следовательно и флот Черного моря является неприкосновенностью для Австро-Венгрии, Германии, Турции и Украины»[864].

В телеграмме от 3 мая граф В. Мирбах сообщал Г. В. Чичерину: «Я, по поручению, имею честь ответить русскому правительству, что Германское Правительство не намерено навязывать Крыму отдельную форму правления. Императорское Правительство дает полную силу и право на самоопределение, провозглашенное русским правительством»[865]. Все это, разумеется, являлось лишь благовидным прикрытием того, что происходило в Крыму на самом деле. Всю фальшь подобных заявлений понимали и оценивали даже ближайшие союзники немцев – австрийцы. Командующий Восточной Австро-Венгерской армией генерал А. Краус 13 июня 1918 г. писал цесарскому министру иностранных дел графу С. Буриану: «Германия преследует на Украине определенную хозяйственно-политическую цель. Она хочет… навсегда закрепить за собой самый безопасный путь на Месопотамию и Аравию, через Баку и Персию. Эта возможность особенно заманчива для германцев сейчас, когда они оккупировали Украину.

Путь на Восток идет через Киев, Екатеринослав и Севастополь, откуда начинается морское сообщение на Батум и Трапезунд.