В этом описании много реалистических деталей, однако непонятно, откуда же у Петлюры взялась музыка? Кто играл похоронный марш? Специально приглашенный оркестр? Но сведений об участии оркестра в штурме «Арсенала» у нас нет. Или петлюровцы просто завели граммофон?

Еще ярче картина петлюровских зверств у известного нам Самуила Чудновского: «Весь город был залит кровью рабочих. В “Арсенале” после сдачи [восставших] гайдамаки устроили бойню. Из 700 человек его защитников немногие уцелели, даже раненых не щадили и добивали их. Не удовлетворяясь расстрелами, гайдамаки издевались над трупами рабочих: резали носы, уши, языки»[829]. Правда, сам Чудновский «бойни в Арсенале» видеть не мог, его взяли в плен еще во время боев за Демиевку. Освободят Самуила Гдальевича несколько дней спустя войска Муравьева. Так что товарищу Чудновскому оставалось только пересказывать слухи.

Всеволод Петров в своих воспоминаниях, напротив, писал о великодушии Петлюры, который будто бы предотвратил расстрел пленных арсенальцев: «Если хотите расстрелять их , то расстреляйте сначала меня! Это же рабочие, которые, может быть, по несознательности были спровоцированы на восстание против украинской власти рабочих и селян; между ними может быть немало и несознательных украинцев из тех трудящихся, за которых вы боретесь. И вы хотите их расстрелять? Я не позволю этого, первую пулю в меня!»[830]

Российский историк Владимир Булдаков нашел в фондах Государственного архива Российской Федерации интересный документ, который отчасти позволяет понять, что же все-таки происходило на заводе после капитуляции повстанцев. Автор – офицер, сражавшийся на стороне Центральной рады. После того как «Арсенал» поднял белый флаг, в плен будто бы сдалось около тысячи человек, включая женщин и детей. Было захвачено 3000 винтовок, 100 пулеметов и восемь орудий. Украинцы готовы были «тут же расправиться» с пленными: «…штабс-капитан Волох вместе с поручиком Ляховичем выкатили пулеметы для расстрела». Однако начальник штаба «капитан Удовиченко решительно воспротивился расстрелу, к нему присоединился прибывший сюда С.Петлюра. Пулеметы убрали, но тут налетели конные гайдамаки, отделили женщин и детей и расстреляли руководителей восстания под звуки украинского гимна»[831].

Автор преувеличивает количество трофеев в несколько раз, не называет число расстрелянных, но в остальном его рассказ, по всей видимости, достоверен. Другие источники тоже подтверждают, что в «Арсенале» было много женщин и детей. Рабочие привели за собой целые семьи. Неужели считали, будто на передовой, под артобстрелом, им будет лучше?

Обратим внимание: гайдамаки действуют по собственному усмотрению, творят короткую расправу, не обращая внимания на приказы командира. И даже Петлюра не может их остановить. Еcли армия не слушается приказов своего командующего, то это вообще не армия. Это даже и не банда, потому что сильная, боеспособная банда беспрекословно подчиняется своему командиру. При штурме «Арсенала» Петлюра и его начштаба Удовиченко проявили и предприимчивость, и отвагу, и военный талант, но их собственные войска вышли из подчинения. Грозный симптом смертельной болезни.

Взятие «Арсенала» решило судьбу январского восстания, хотя бои продолжались и 22 января. Утром Петлюра и Волох перебросили своих гайдамаков на Галицкую площадь и к Ботаническому саду. Там находились позиции восставших железнодорожников, которые присоединились к восстанию слишком поздно. Гайдамаки довольно быстро сломили сопротивление большевиков, а к 14:00 взяли и вокзал (станцию Киев-I Пассажирский). Последние сорок красногвардейцев оборонялись до ночи в железнодорожных мастерских, но какой-то предатель провел гайдамаков им в тыл, что и решило исход боя. Большинство спаслись бегством, семнадцать человек попали в плен. Гайдамаки отвели их на Бибиковский бульвар и там расстреляли, причем не сделали исключения и для того самого большевика-предателя.

Судьба Украины тогда решалась не в Киеве, а в Брест-Литовске, где шли переговоры между советской Россией, УНР, Германией, Австро-Венгрией, Османской империей и Болгарией.

Летом 1917-го, после I универсала Центральной рады, Плеханов связал всё украинское национальное движение с происками немцев. В 1918-м этот взгляд стал чрезвычайно распространенным. Известна и хвастливая фраза генерала Гофмана, брошенная им в одном из интервью: «В действительности Украина – это дело моих рук, а вовсе не творение сознательной воли русского народа. Никто другой, как я, создал Украину, чтобы иметь возможность заключить мир хотя бы с одной частью России…»[832]

Но чего не скажешь в интервью! В своих мемуарах Гофман был куда осторожнее, об украинцах писал с уважением. Что до германской политики в украинском вопросе, то ее долгое время, собственно говоря, и не было, хотя ориентироваться в русско-украинских противоречиях немцы умели.

В сентябре 1914 года лидер Пангерманского союза Генрих Класс направил рейхсканцлеру фон Бетман-Гольвегу меморандум, где предлагал создать между Россией и Германией дружественное немцам украинское государство[833]. Известный германский интеллектуал, историк и политолог, популярный в Германии публицист Пауль Рорбах тоже предлагал отделить от России Украину, Финляндию, Кавказ, а Прибалтику заселить немцами. Только этих бесспорных фактов хватает сторонникам «теории заговора», чтобы и весь «украинский вопрос» свести к проискам немцев, к пресловутому «натиску на Восток».

«Натиск на Восток» – не миф, но не вся германская элита поддерживала этот «натиск». Фельдмаршал Пауль фон Гинденбург, национальный герой, один из самых популярных людей в Германии, не был сторонником войны с Россией. Он считал, что русских надо, конечно, разбить, чтобы вывести их из войны и заключить мирный договор, а уж тогда бросить все силы на главных врагов – англичан и французов. Когда Гинденбург был уже начальником генерального штаба, Рорбах так и не сумел попасть к нему на прием. Он переговорил лишь с его заместителем генералом Эрихом Людендорфом. Выслушав план расчленения России, Людендорф заметил: «Это политика, в которую я как солдат не должен вмешиваться. Если бы мне приходилось определять нашу политику, то она свелась бы к простому тезису – я ненавижу Англию!»[834]

Вплоть до русской революции 1917 года и даже до Брестского мира 1918-го «натиск на Восток» не был руководством к действию. Пангерманский союз оставался всего лишь общественной организацией, Рорбах – популярным лектором. Покойный Бисмарк оставался высшим авторитетом в делах внешней политики, а Бисмарк был за мир с империей Романовых. Окончательная победа над Россией невозможна, считал канцлер. Даже после неудачной войны она обязательно восстановит свою мощь, а потому все планы разделить ее – химеры, опасные и вредные.