Третий глоток — символ прикосновения к гнозису. Нетрудно понять, что образ «яблочного сока» отсылает нас прямиком к Офитусу на древе познания. Гнозис недвойственности действует пугающе, когда уже не интеллектуально (как у нигилистов), а экзистенциально не оказывается никаких ориентиров, поскольку «ноль равен двум» и «не сравнивайте одно и другое, ибо от этого вред». Эта фаза символизирует Пана, который объединяет Диониса и Аполлона, или жизнь и смерть. «Пан» означает «Всё», и именно равнозначность всего открывается нам на этом этапе. Неудивительно, что реакция на это познание есть горечь. Не случайно такие слова, как «панический», «паника», имеют своим корнем ни что иное, как имя этого бога. Первое восприятие всеобщего неизбежно вызывает панику — такова аксиома духовного пути. Если вы не согласны, значит, ваше знание еще только интеллектуально.

Небесная роса, очищающая все страхи, — это четвертый глоток, который как бы продолжает третий, открывая другую грань недвойственности. Он соответствует Гермесу, или Гору-Младенцу. Здесь слова Закона «делай, что желаешь» очищены от каких-либо смыслов и значений и воспринимаются с детской непосредственностью игры. Здесь же происходит понимание, что любое (даже ошибочное, даже падшее, даже ведущее к смерти) действие есть исполнение моей воли, и потому «у тебя нет иного выбора, кроме как поступать согласно своей воле».

Приложение 3

Тень Аватары

(Поэтическая иллюстрация символизма пересечения пропасти, данная во вне интеллектуальных символах)

Железным кулаком стучу в последние врата закона, за которыми тайна. Открывайте. Я войду все равно, живой или мертвый. Я презираю того труса, который прожил всю жизнь у врат, не смея войти. Я воин, а не шакал, открывайте и убейте, по крайней мере, я успею подсмотреть то, что находится в первом коридоре, пока буду умирать от ваших стрел и мечей.

Выходит карлик. Старый, дряхлый, похожий на опустившееся ничтожество. Карлик в странных регалиях, чем-то напоминающий шута. Мне полагалось бы отшвырнуть его ногой, проявив свойственную воинам тупость, но я слишком хорошо знаю правила игры, чтобы разыгрывать стандартный сценарий демона. Слишком хорошо знаю я, что в самых ничтожных с виду карликах скрываются Аватары, которые любят лишать всего.

— Ну здравствуй, Аватар. Против тебя я обречен, я даже не успею сделать и шага. Но ты же понимаешь, что я попытаюсь, даже зная, что все равно ничего не получится…

Аватар молча уступает мне дорогу.

— Иди, двери открыты.

— Двери открыты, но я не могу войти. Почем? Что за хитрость ты придумал, Аватар?

— Нет никаких хитростей, я здесь только для того, чтобы помочь тебе войти.

— Я и так войду, — говорю я.

— Оставь, пустое, — говорит Аватар. — Ты ведь стучишься в дверь, потому что противен себе и хочешь умереть за правое дело, чтобы хоть как-то сохранить иллюзию своего бытия перед собой. Да, я мог бы убить тебя, но зачем мне исполнять твои желания, ты и так сделаешь все, что надо. Ты хочешь, чтобы я убил тебя, потому что в тебе живет паук, и все, на что может хватить такого труса, как ты, — это один раз восстать против него и заставить кого-нибудь, например, Аватара — стража святилища, тебя убить. Это было бы слишком легко. Иди, но знай — паук войдет вместе с тобой.

Кто я? Солнечный эйдос, восставший против мертвых декораций картонного мира, или паук, насилующий и пожирающий муху, оказавшуюся в сети? Я и то, и другое, я ни то и ни другое. Будь я пауком, я имел бы свое паучье счастье, будь я солнцем, я был бы счастлив светить. Но кто знает, какая пытка быть солнечным пауком? Ты не обманешь меня своими речами, Аватар, я все равно войду. Я делаю шаг и проваливаюсь в темноту.

Боль. Безотчетная боль, пришедшая из ниоткуда. Это не моя боль, мое тело в точности такое же, как было: Аватар не нанес удара в спину мечом и не выпустил вслед стрелу. Я пытаюсь найти то место, где болит, но не могу — сильное и здоровое тело не имеет пробоев и ран, но, тем не менее, боль сводит меня с ума. Медленно, но верно я понимаю, что эта боль не во мне, а вокруг меня. Болит святыня. Кто ранил тебя? Я дойду до конца и спасу. О нет. Святыня болит потому, что в неё проник паук. И каждое движение причиняет ей боль.

Злость. Ненависть пьянит сильнее вина. Если так, то пусть я буду пауком. Мне надо дойти до центра, я желаю быть не как они, не как эти марионеточные картонные декорации, привязанные к ниточкам своих страстей и страхов. Если паук — то пауком я все равно дойду до конца. В конце этому уродливому карлику с доброй душой придется убить меня, и от этой мысли я чувствую злорадство, ибо карлику больно убивать тех, в ком еще осталось тепло. Мое сердце обволакивает липкая паутина, и она надежно защищает меня от боли, окружившей меня вокруг. Идти.

Они думают — что это легко. Картонные испытания сказочных героев вызывают нервный смех, подумаешь, прикончить дракона или посадить стареющую и потерявшую бдительность ведьму на вертел! Гораздо страшнее получить в качестве испытания приказ стать чумой и истребить город, в котором родился. Или оказаться распятым на северном ветре. О таком не рассказывают в сказках. Об этом вообще не говорят. Это знают.

Неважно. Еще несколько шагов по коридору. Неужели липкая паутина надежно спеленала меня в кокон, который позволяет не чувствовать боли? Только сдавленные крики стен приветствуют рождение паука.

Внизу огромная чаша. Нет ничего прекраснее на земле, под землей и на небе. Я буду первым, кто выпьет из неё изысканное вино, разбавленное кровью. Легионер дошел до конца, паук спас меня от боли за своих убитых. Осталось последнее. Когда я взгляну в глубину чаши, я увижу свое отражение. Наверное, оно должно испугать меня. Вампир, оборотень или что-нибудь такое, что даже не способен представить ограниченный своими представлениями об уродливом человеческий мозг. Я готовлюсь, ибо это последнее испытание. Кого же я увижу в чаше, когда загляну в её глубины?

Вспышка света. Чаша падает из рук, и дрожащая рука проливает вино. Архангел. Прекрасный архангел с глазами, полными боли и тоски, смотрел на меня из чаши. Наверное, он пришел меня убить. Нет, еще страшнее, еще, еще!!.. Я помню, зачем шел, но теперь я ничего не могу сделать. Меня больше нет, я только пролитое вино, испаряющееся под светом жаркого солнца. Я пролитый на