Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жозефина подошла к Ифигении и шепнула ей на ушко:
— Скажите, а мадам Лефлок-Пиньель вообще из дому не выходит?
— Знаете, я ее никогда не вижу! Даже дверь не открывает, когда я приношу почту! Я ее кладу на коврик и ухожу.
— Она больна?
Ифигения покрутила пальцем у виска и сказала:
— Больна, на голову… Бедный мужик! Он сам занимается детьми. Она вроде бы целыми днями бродит в ночной рубашке. Один раз ее нашли на улице, она бредила, звала на помощь, говорила, что ее преследуют… Есть женщины, которые не понимают своего счастья. Будь у меня муж такой красавец, как он, и такая квартирка, как у них, и трое детишек, я вас уверяю, я бы не стала бы шляться в ночной рубашке! Одевалась бы с иголочки!
— Я слышала, она потеряла ребенка, грудного. Может, она никак не может оправиться….
Ифигения сочувственно шмыгнула носом. Такое горе вполне объясняло ночную рубашку.
— Ваш праздник удался на славу! Вы сами-то довольны?
Жозефина протянула ей бокал шампанского и подняла свой, чтобы чокнуться.
— За здоровье моей доброй феи!
Они выпили молча, наблюдая за круговоротом гостей.
— Мсье Сандоз так быстро убежал… По-моему, он к вам неравнодушен, Ифигения…
— Шутите! Не далее как вчера он обозвал меня клаксоном! А, нет, сиреной, ну все равно, для объяснения в любви мог бы придумать что-нибудь получше! А завтра-то надо все убирать и разбираться с помойкой.
— Я вам помогу, если хотите.
— И речи быть не может. Завтра воскресенье, поспите подольше.
— Надо все убрать как следует, чтобы Бассоньериха не жаловалась!
— Ох! Пусть уж сидит и не высовывается! Она слишком злая тетка. Есть такие люди, удивляешься, с какой стати Бог их еще терпит на этом свете!
— Ифигения! Не говорите так! Вы ей принесете несчастье!
— Ой, да что ей сделается! Живучая, как таракан!
Мсье Мерсон, проходя мимо них, поднял бокал и прошептал:
— Ну, дамочки… За здоровье таракана!
Зоэ в этот вечер не стала спускаться в подвал, осталась с матерью и тетей. Ей хотелось петь и вопить во все горло. Сегодня на празднике Гаэтан шепнул ей: «Зоэ Кортес, я влюбился в тебя». Она вспыхнула, как полено в очаге. А он все шептал ей на ухо, прикрываясь стаканом и делая вид, что пьет. Говорил такие странные вещи! «Я так влюблен, что ревную к твоей подушке!» А потом отошел, чтобы никто ничего не заметил, и она увидела, какой он высокий, очень высокий. Не мог же он вырасти со вчерашнего дня? А потом он опять подошел и сказал: «Я сегодня не смогу спуститься в подвал, но я оставлю свой свитер под ковриком у твоей двери, и тогда ты заснешь, вспоминая обо мне». Тут у нее будто выскочила пробка из горла, и она проговорила: «Я тоже влюбилась в тебя», а он так серьезно посмотрел на нее, что она чуть не заплакала. Перед сном она пойдет, возьмет из-под коврика свитер и ляжет с ним спать.
— О чем задумалась, малышка?
— О Дю Геклене. Можно, он будет спать в моей комнате?
Ирис допила бутылку бордо и закатила глаза.
— Собака — это такая нагрузка, с ней надо заниматься! Кто с ним сейчас пойдет гулять, например?
— Я! — воскликнула Зоэ.
— Нет! — ответила Жозефина. — В такое время ты не будешь выходить, я сама схожу…
— Вот видишь, начинается… — вздохнула Ирис.
Зоэ зевнула, сказала, что устала. Поцеловала мать и тетю и отправилась спать.
— Как, ты говоришь, его зовут, твоего красавца-соседа?
— Эрве Лефлок-Пиньель.
Ирис поднесла стакан к губам и прошептала:
— Красавец-мужчина! Какой красавец-мужчина!
— Он женат, Ирис.
— Но это не мешает ему быть привлекательным… А ты знаешь его жену? Какая она?
— Хрупкая блондинка, немного не в себе…
— Да? Вряд ли они крепкая пара. Он ведь сегодня без нее пришел.
Жозефина начала убирать посуду. Ирис спросила, не осталось ли еще вина. Жозефина предложила открыть новую бутылку.
— Я хоть немного успокоюсь, если выпью…
— Ты же столько таблеток принимаешь, лучше бы тебе не пить…
Ирис тяжело вздохнула.
— Скажи, Жози, можно мне остаться у тебя? Неохота ехать домой… Кармен меня достала.
Жозефина, склонившись над мусорным ведром, счищала остатки еды с тарелок, прежде чем отправить их в посудомоечную машину. Она подумала: если Ирис останется, нашей новой близости с Зоэ конец. Только-только она ко мне вернулась…
— Не радуйся так откровенно, сестричка! — усмехнулась Ирис.
— Нет… Не в этом дело, но…
— Лучше не надо?
Жозефина взяла себя в руки. Она так часто жила в загородном доме Ирис. Она повернулась к сестре и солгала:
— У нас тут такая тихая жизнь. Боюсь, тебе будет скучно.
— Не волнуйся! Я найду чем заняться. Если ты правда не против, чтобы я осталась.
Жозефина запротестовала: нет-нет, конечно. Но так вяло, что Ирис почувствовала себя задетой.
— Я столько раз пускала вас с девочками к себе, и не сосчитать! А когда я раз в жизни попросила тебя об одолжении, ты тут же отпираешься!
Она налила себе еще вина, и у нее развязался язык. Слегка опьянев, она не заметила яростного, обиженного взгляда Жозефины: ты нас не «пускала», ты нас «приглашала», это разные вещи.
— Всю жизнь я была рядом, всю жизнь тебя поддерживала! Я помогала тебе и морально, и материально. Ведь даже книгу свою ты бы без меня не написала! Я была твоим вдохновением, твоим честолюбием!
Ее передернуло в сухом, ехидном смешке.
— Я была твоей музой! Можно и так сказать! Ты тряслась от страха перед жизнью, а я вытащила из тебя все лучшее, что в тебе было, сотворила твой успех — и вот как ты меня отблагодарила…
— Ирис, тебе уже хватит пить… — сказала Жозефина, стиснув в пальцах тарелку. — Ты несешь невесть что.
— Может, скажешь, что это неправда?
— Тебя вполне устраивало, что я у тебя живу! Девочки составляли компанию Александру, а я служила буфером между тобой и Филиппом!
— Еще и его припомнила! А он сейчас небось кувыркается со своей мисс Дулиттл! Дотти Дулиттл! Ну и имечко! Наверняка носит розовые платьица и кольца в ушах!
«Интересно, она брюнетка или блондинка, эта мисс Дулиттл?» — подумала Жозефина, засыпая порошок в посудомоечную машину. Александр сказал — «это преходящее». Значит, он не влюблен по-настоящему. Просто развлекается. Потом найдет другую, и еще, и еще. Жозефина была одной из многих в этом хороводе. Лампочкой в рождественской гирлянде.