— Можно подумать, если Этан — бедный, то это — конец света! — возмущалась дочь хозяина, попутно уничтожая булочки с корицей. — Вот получит назначение — и всё образуется! Как будто папа был богачом с самого начала! И я точно не та особа, которая бросила его из-за бедности…

— Бросила твоего отца? — спросила я одними губами.

— Дочь прежнего мэра, — подтвердила Ванесса.

— Тебе об этом известно?

— Ой, да весь город знает об этом, — отмахнулась она. — Папа тогда ещё учился, и ему обещали место секретаря суда. Но он завёл роман с девицей, которая его поматросила и бросила. Сначала пообещала выйти за него, а вышла замуж за богатого. Хороша, да?

— А твой отец?.. — спросила я, боясь даже дышать, чтобы Ванесса не поменяла тему разговора.

— Мэр позаботился, чтобы папочку выкинули из школы, на работу его нигде не брали, и ему пришлось идти в матросы. Потом он женился на моей матери — выбрал бедную и некрасивую, зато скромницу-скромницу, — Ванесса фыркнула, — но мамочкина скромность закончилась, когда мы разбогатели.

— Зачем ты так говоришь о матери? — упрекнула я её, лихорадочно сопоставляя в мыслях всё то, что услышала на маскараде и сейчас. — Не надо повторять глупые сплетни…

— Сплетни? — усмехнулась девушка с горечью и торжеством. — Мы с отцом застали её, когда она забавлялась в постели с любовником. Я забыла рукавицы, когда отец повёл меня и Эйбела с Нейтоном на ярмарку, мы вернулись, я открываю двери в спальню, а там разврат во всём великолепии. Мне было десять лет, между прочим. Не самый лучший возраст, чтобы узнать, что твоя родная мать — первостатейная шлюха.

— Ванесса! — запоздало ахнула я, потому что этот рассказ произвёл на меня такое же впечатление, как удар глиняным горшком по голове.

— Что? — она невинно подняла брови.

— Нельзя так… о матери…

— Ну да, конечно, — с наигранным покаянием ответила она. — Ей, значит, можно было обманывать отца, но говорить о ней плохо нельзя. Я видела это своими глазами. А потом родился Логан. Ещё интереснее. Отец не подаёт виду, но весь Монтроз знает, что моя мать наставила ему рога. Но я — не такая, как моя мать, — она произнесла это совсем другим тоном — страстно, зло, с затаённой обидой. — И я не откажусь от Этана только потому, что у него нет денег. Деньги ведь — это не главное, так ведь? Так?

— Ну да, — пробормотала я, всё ещё находясь под властью её рассказа, — деньги неважны, когда они есть…

— Этан получит назначение и заработает, — презрительно сказала Ванесса. — И если понадобится, я буду ждать его и пять лет, и десять. А если отец вздумает отправить меня в монастырь, то заморю себя голодом, я… — тут она осеклась, уставившись на кусочек булочки, который держала в руке.

— Никогда не говори ничего подобного, — сказала я, понемногу приходя в себя. — Грешно и неумно желать себе смерти. И если ты решила ждать своего Этана десять лет, тебе тем более надо основательно подкрепиться. Чтобы его усилия не остались напрасными. Доедай булочку, а через два часа я принесу тебе обед.

Ванесса медленно подняла на меня глаза и некоторое время молчала.

— А ты хитрая, — произнесла она, наконец.

«А ты — маленькая и несчастная», — ответила я ей мысленно, но вслух сказала, забирая полупустой поднос:

— Думаю, тебе надо быть честной с отцом, а не устраивать фокусы за его спиной. Как отнесётся к тебе мастер Берт, если узнает про брошку?

Ванесса побледнела и стала белее кружевной простыни, на которой лежала.

— Но я ничего не скажу ему, — пообещала я очень серьёзно. — И постараюсь тебе помочь.

— Будешь мне помогать? — с запинкой спросила она.

— Надо же спасти монастырь от такого стихийного бедствия, как ты, — ответила я.

С господином Тодеу мне удалось встретиться только поздно вечером, когда семейство Десиндов благополучно отужинало и разбрелось по комнатам — готовиться ко сну. Хозяин не пришел к ужину, и Нейтон тоже отсутствовал. Вернулись они замёрзшие, запорошенные снегом, и Нейтон сразу убежал в кухню, а господин Тодеу пошёл к себе.

— Логан уже спит? — бросил он мне на ходу.

— Скорее всего.

— Тогда скажите Нейтону, чтобы принес мне чай в кабинет.

— Да, господин Днсинд, — ответила я, проводив его взглядом.

В кухне Нейтон за обе щеки уплетал кашу и пирог с требухой, которые подала заботливая Джоджо, и, разумеется, я ничего не сказала Нейтону о просьбе его отца, а сама заварила крепчайший чай, поставила на поднос сахар и кувшинчик со сливками, положила несколько ломтей хлеба и тонко нарезала ветчину, которую подавали к ужину.

— Две баржи отвязались! — болтал Нейтон, успевая при этом ещё и жевать. — Отец поймал одну, а вторую вытянули матросы! Представляешь, какие были бы убытки?!

Джоджо ахала и подкладывала ему то хлеба, то каши. Никто не обратил на меня внимания, когда я вышла из кухни, и никто не увидел меня, когда я поднялась на второй этаж, прошла по коридору и остановилась возле кабинета хозяина.

В доме было тихо, и я постучала в дверь тоже тихо, чтобы никого не потревожить.

— Входи! — послышался из комнаты голос господина Десинда.

Держа поднос на ладони, я толкнула дверь плечом, вошла, подняла голову и… застыла на месте, потому что у кресла, повернувшись ко мне спиной, стоял хозяин. Совершенно голый, встряхивая влажными волосами и вытираясь крохотным полотенцем, которое висело раньше над рукомойником.

Горели всего две свечи на столе, но и этого неровного тусклого света хватило, чтобы я рассмотрела мужское тело во всём его великолепии. Каким-то чудом я не уронила поднос, хотя опасно накренила его, и чай выплеснулся на блюдце. Затаив дыхание и боясь пошевелиться, я продолжала смотреть на мускулистую спину, мощные ровные ноги и крепкие ягодицы с ямочками, которые сами по себе казались произведением искусства.

И вокруг снова заплескались серебряные волны, а я оказалась на палубе золотого корабля, среди штормящего моря.

— Зачем стучишь? — спросил господин Тодеу, не оглядываясь. — Поставь чай и напиши быстренько письмо в Клодвиль, чтобы к чертям послали этих обманщиков с их гнилыми канатами. Пусть отменят все покупки и снова заключат договор с Морисом. Я же говорил, что не надо гнаться за дешевизной.

Голос хозяина вернул меня с палубы в комнату, я нервно облизнула пересохшие губы и хотела уже отвернуться, как вдруг дверь за мной захлопнулась — наверное, от сквозняка, я невольно ахнула, и господин Тодеу обернулся рывком.

Вот теперь вполне можно было сгореть со стыда, что я и собралась сделать.

— Простите, — забормотала я, отчаянно краснея и с опозданием отворачиваясь. — Простите, ради всего святого… Я ведь постучала… И вы разрешили войти…