Мое предложение было встречено таинственным свистом телефонных проводов. Я понизила голос.

— Необязательно подходить к самому замку, если не хочешь.

Тишина. На мгновение мне показалось, что она ушла, но затем раздался еле слышный шум, и я поняла, что ошиблась. Шум не прекращался, и я догадалась, что она тихонько плачет в телефонную трубку.

По плану я встречалась с сестрами Блайт только на следующий день; прогноз обещал перемену погоды, и проводить ясный день за письменным столом казалось пустой тратой времени. Джудит Уотерман предложила включить в статью мои собственные впечатления от места, и я решила побродить по округе. Миссис Кенар снова оставила корзинку с фруктами на прикроватном столике; я выбрала яблоко и банан и кинула блокнот и ручку в сумку. Оглядевшись напоследок по сторонам, я заметила мамин дневник, тихонько лежащий на краешке стола.

— Идем, мама. — Я взяла его. — Пора вернуть тебя в замок.

В пору моего детства в тех редких случаях, когда мама не ждала меня дома после школы, я садилась на автобус до папиной конторы в Хаммерсмите. Там мне полагалось облюбовать кусочек ковра — или стол, если повезет, — в кабинете одного из младших компаньонов и выполнить там домашнее задание, или украсить школьный дневник, или потренироваться в написании фамилии очередного ухажера; да что угодно, лишь бы не висеть на телефоне и не мешать производству.

В один прекрасный день меня отправили в комнату, в которой я никогда не бывала, через дверь, которую я никогда не замечала, в самом конце очень длинного коридора. Комната была маленькой, немногим более освещенного чулана, и хотя стены были окрашены в бежевый и коричневый цвета, в ней не было ни блестящих зеркальных плиток медного цвета, ни застекленных книжных шкафов, как в других корпоративных комнатах. Вместо них имелись небольшой деревянный стол, стул и тонкий высокий книжный стеллаж. На одной из полок рядом с распухшими бухгалтерскими книгами я обнаружила кое-что интересное. Стеклянный шар с зимним пейзажем; вы, верно, встречали такие: с маленьким каменным домиком, отважно стоящим на поросшем соснами холме, и белыми хлопьями снега на земле.

Правила на папиной работе были простыми: я не должна была ничего трогать; и все же я не устояла. Шар заворожил меня, он был крошечным осколком фантазии в бежево-коричневом мире, дверцей в задней стенке шкафа, неотразимым символом детства. В мгновение ока я забралась на стул и схватила шар, переворачивая его вверх-вниз, наблюдая, как снежинки падают снова и снова и мир внутри не замечает мира снаружи. И я испытала странное желание оказаться внутри шара, стоять рядом с мужчиной и женщиной у одного из золотистых окон или вместе с парой крошечных детишек толкать малиновые салазки в безопасном укрытии, не ведающем внешней суматохи и шума.

То же самое я чувствовала, поднимаясь к замку Майлдерхерст. Когда я приближалась к нему по склону холма, сам воздух словно менялся вокруг, как будто я переступила невидимую границу иного мира. Трезвомыслящие люди не говорят о том, что дома обладают силой зачаровывать людей, притягивать их, но на той неделе я поверила и верю до сих пор, что в глубине замка Майлдерхерст живет неописуемая сила. Я ощутила ее в свой первый визит и ощутила вновь в тот день. Нечто вроде зова, словно сам замок манил меня.

На этот раз я воспользовалась другим путем и прошла через поле до подъездной дорожки, ведущей через маленький каменный мостик, затем через второй, немного побольше; наконец мне открылся сам замок, высокий и величественный на вершине холма. Я не останавливалась до самой вершины. Лишь тогда я обернулась в ту сторону, откуда пришла. Полог лесов расстилался внизу, и казалось, что осень поднесла к деревьям гигантский факел, окрасив их золотистым, алым и бронзовым. Я пожалела, что не захватила фотоаппарат, чтобы сделать снимок для мамы.

Я свернула с дорожки и направилась вдоль высокой изгороди, не сводя глаз с окна чердака, того, что поменьше, в няниной комнате с тайным шкафом. Замок следил за мной, или так мне казалось; хмурился сотней окон из-под поникших карнизов. Я отвела взгляд и шагала вдоль изгороди, пока не добралась до заднего двора.

Там находились старый курятник, ныне пустой, а на другой стороне — какой-то купол. Я приблизилась и поняла, что это такое. Бомбоубежище. Рядом стояла ржавая табличка, вероятно, оставшаяся с тех времен, когда по замку водили регулярные экскурсии, с надписью «Бомбоубежище Андерсона», и хотя буквы поблекли с течением времени, я разобрала, что речь идет о роли Кента в «Битве за Англию». Если верить табличке, бомба упала всего в миле отсюда, убив маленького мальчика на велосипеде. Табличка утверждала, что бомбоубежище было построено в 1940 году, а это, несомненно, означало, что именно там моя мама пряталась во время бомбежек, когда жила в Майлдерхерсте.

Спросить разрешения было не у кого, и я решилась заглянуть внутрь, спустившись по крутой лесенке под гофрированный железный свод. Внутри было сумрачно, но косых лучей света, падавших через открытую дверь, хватало, чтобы различить, что бомбоубежище обставлено в духе Второй мировой. Сигаретные карточки со «спитфайрами» и «харрикейнами»,[47]маленький столик со старомодным радио, обшитым деревом, плакат с указующим перстом Черчилля и требованием заслужить победу. Я словно оказалась в сороковых: прозвучала сирена и я ждала появления бомбардировщиков над головой.

Я вышла на улицу, моргая на ярком свету. Облака неслись по небу; солнце затянула унылая белая пелена. В этот миг я заметила укромный закуток в изгороди и холмик, который так и манил к себе. Я села, достала из сумки мамин дневник, откинулась на спину и открыла первую страницу. Она была датирована январем 1940 года.

Дорогой мой, чудесный дневник! Я берегла тебя столько времени — уже целый год и даже немножко больше, — потому что тебя подарил мне мистер Кэвилл после экзаменов. Он сказал, что я должна использовать тебя для чего-то особенного, что слова вечны и когда-нибудь у меня появится история, достойная твоих страниц. В то время я не поверила ему, ведь со мной никогда не случалось ничего особенного… не правда ли, звучит ужасно печально? Наверное, но я не собиралась жаловаться; просто так и есть: со мной никогда не случалось ничего особенного, и я не думала, что когда-нибудь случится. Но я ошибалась. Тотально, бесконечно, волшебно ошибалась. Нечто случилось, и мир никогда не станет прежним.

Пожалуй, для начала я должна отметить, что пишу это в замке. Настоящем замке, сложенном из камня, с башней и множеством винтовых лестниц, с огромными подсвечниками на каждой стене, с восковыми потеками почерневшего воска, многими десятилетиями стекающего с их оснований. Возможно, ты решишь, что жизнь в замке и есть то самое «волшебство» и эгоистично ожидать чего-то большего, тем не менее это не все.

Я сижу на подоконнике на чердаке, в самом прекрасном месте во всем замке. Это комната Юнипер. «Кто такая Юнипер?» — спросил бы ты, если бы мог. Юнипер — самый невероятный человек на свете. Она моя лучшая подруга, а я — ее. Именно Юнипер убедила меня наконец начать тебя вести. Она заявила, что устала смотреть, как я ношусь с тобой, словно курица с яйцом, и настала пора дерзнуть и запятнать твои прекрасные страницы.